На следующий день, 4 июня 1830 года, Александр Иванович продолжает обсуждать с братом хозяйственные дела и обдумывает способы примирить коммерческий интерес с ответственностью за судьбы крестьян:
Я полагаю, что у нас уже и теперь более, нежели 190 т<ысяч> капитала в Москве <…> кроме займа по залогу имения и следов<ательно>, весь капитал немедленно к тебе перевести можно. На что он мне? И зачем ему в Москве оставаться? Обдумай хорошенько, ехать ли мне в Россию? Я готов и полагаю, что если приеду туда после нескольких месяцев, то гнев на нас простынет и немного утихнет; но не лучше ли устроить Жих<ареву> без меня продажу деревень? Хотя, впрочем, я сегодня писал к нему, что продать в частные руки я желал бы при себе, дабы знать, кому и с какими наследниками продано будет[81]
. Это единственный казус, в коем я ему не совсем верю. Но как и я угадаю нравственность будущего, юного поколения? – Ты должен поступать холоднее моего в твоих отношениях, но не упускать из рук счастия для соображений и для трудных в твоем положении переговоров. Нельзя ли выписать Козловского для переговоров, нельзя ли чрез другого определить условия? Здесь, где также условия приводятся по прозаической части прежде в известность, это обыкновенно чрез других делается. Может быть, и Висконти тебе полезен быть может. <…> Поцелуй и за меня ручки у Гарриеты (№ 314. Л. 83а–83а об.).Та же тема развивается в письмах 10 и 11 июня 1830 года. 10 июня Александр Иванович пишет:
Сию минуту получаю твой № 62. Оно устрашило меня твоим упрямством: ты никак не хочешь понять, что для меня нет и не может быть всегдашнего блаженства, как твое, что я тогда только успокоюсь, буду иметь цель жизни и надежду жить иногда с тобою, как увижу тебя счастливо женатым. С чего ты взял, что у тебя только 600 ф<унтов> с<терлингов> дохода? Зачем было не написать к отцу так, как я предлагал тебе, просил тебя? Я уверен, что ты и 1000 ф<унтов> с<терлингов> будешь иметь ежегодного дохода. <…> Я буду все переводить к тебе и на твое имя. <…> Я все еще надеюсь, что получив мой № 19, ты что-нибудь иное скажешь в письме к отцу о доходе, но страшусь, что оно уже придет после ее отъезда <из Чельтенгама> и она не узнает о нем прежде, нежели будет говорить с отцом. Ты мог бы написать к ней или к тетке, дабы они сказали истину о твоих доходах. Да и о политических отношениях напрасно представлять все в невыгодном виде; надобно было доказать им только, что, вследствие сего положения, ты не желаешь оставить Англии. Что им до русского приговора, когда и здесь он нимало бы не повредил тебе! (№ 314. Л. 86–87).