Нет, ну круто же! Я ей даже позавидовал. Подумал, что, если когда-нибудь научусь вот так переключать Фёклу, тоже на чём-нибудь заиграю. Ну или английский выучу. Пока мне, понятно, даже алфавит не светит. Но Маечка же сказала «это давно было». Может, она тоже не сразу научилась?
– А ты на чём-нибудь играешь? – Майка потерла глаза.
Я покачал головой и сказал:
– Если только на Фёклиных чувствах. Она говорила, что я – великий манипулятор. И по мне якобы сцена плачет.
Маечка засмеялась. И я тоже улыбнулся. Мне вдруг стало так легко с ней, словно я какое-то крылатое насекомое. Ну или просто в космосе.
Она подышала на стекло и стала задумчиво рисовать человечка. Голова, туловище, ноги. Я потянулся и одним махом изобразил ему волосы. А Маечка еще цветочек пририсовала. Ну ясное дело! Куда в этой жизни без цветочков?!
– У нас в лагере концерт будет. Приходи! – сказала она и неожиданно покраснела. – Если хочешь, конечно.
«Еще как хочу! И концерт, и цветочки. Я на всё согласен. Лишь бы только она меня не сморгнула».
– Конечно! – сказал я. – Приду обязательно.
И она сразу вспыхнула, как какой-то ночник. Словно ее там изнутри за веревочку дернули. Я сначала глазам своим не поверил, а потом понял – это не Маечка. Это за ее головой на небе вспыхнуло солнце.
Я вытаращился в окно. Честно, я вообще чуть не прыгнул туда от радости. Ну наконец-то, солнце появилось!
– Скоро лето вернется, – сказала Маечка.
– Да, – кивнул я и даже немного в это поверил.
В лагерь мы приехали прямо к обеду. Я это определил по фантастическому запаху котлет, прорвавшемуся к нам в автобус.
А может, всё-таки чебуреков? В любом случае, пахло чем-то невозможно вкусным. Или это просто я был таким голодным?
– Ребята, выходим! – скомандовала Ада Семёновна, как только автобус остановился. Все прямо с ума посходили. Высыпали из автобуса, как мыши. А я, как удав, выполз последним. И тут же увидел Майку. Она волокла на себе какую-то несуразную бандуру.
«Ну вообще, додумалась!»
Я, конечно, двинул к ней, чтобы помочь, но тут меня Яшка окликнул:
– Эй, бешеный, ты куда почесал? Нам сказали здесь собираться.
«Еще, главное, кто из нас бешеный? Орет, будто его режут!»
Я махнул ему рукой и пошел к Майке. Ну не ждать же, пока ее раздавит!
– Давай помогу! – говорю. А она такая:
– Спасибо, я сама!
И как вцепилась в эту грушу – не отодрать.
Оказывается, это самое ценное из того, что у нее вообще в жизни есть. Виолончелью называется.
Я сказал:
– Не волнуйся, я твою виолончель даже пальцем не трону.
А сам взял двумя руками и понес, шатаясь. Как она ее вообще с места сдвинула – такую тяжесть?
Тут на нас какая-то тетка налетела. И такая:
– Вы с какого отряда? С третьего?
Я из-за этой виолончели даже говорить толком не мог. Так, прохрипел:
– Мы-хр не хр-знаем.
– Не поняла? – Тетка тут же скисла, как огурец. – А по-русски можно?
– Мы только приехали, – перевела Майка. – Вон наш автобус.
Кислая тетка брезгливо сморщилась. Будто сама себя укусила.
– Вы детдом?
Маечка даже в размерах уменьшилась – так сжалась. А я посмотрел на тетку и сказал:
– Мы вспомогательное учреждение для детей-сирот и оставшихся без попечения родителей.
Это я у Томочки в кабинете вычитал, когда она меня оформляла. Но тетка, судя по всему, не почувствовала разницы:
– Ну так и не крутитесь под ногами, раз вы вспомогательное учреждение. У нас тут и своих, не вспомогательных, вон сколько. Их в первую очередь расселить надо.
И пошла, главное. Ни здрасьте, ни до свидания.
– Здесь все такие добрые? – спросил я, глядя ей вслед.
Майка равнодушно пожала плечами. Я так понял, она не из тех, кто долго печалится о прошлом.
– Здесь, как и везде, – все разные. Ты потом привыкнешь.
«Надеюсь, что нет», – подумал я и потащил Майку вместе с виолончелью к нашим.
– Ну где вы ходите? – зашипел на меня Гнусик. – Ада Семёновна уже в панике.
Вообще-то Ада Семёновна преспокойно стояла в сторонке, разговаривая с какой-то теткой, и даже близко не напоминала паникующую. Но с Гнусиком в такой ситуации лучше не спорить. Потому что, когда он в панике, ему кажется, что все вокруг – такие же. И если ему не подыграть, он начнет паниковать еще больше.
Я прямо растерялся. Сказал:
– А!
И вот, пожалуйста. Началось.
– Нас сейчас поселят в третий корпус, – запричитал Гнусик. – А там душевые не закрываются.
Глаза у него наполнились диким ужасом. Я же говорю, его лучше не трогать.
– Гнусик, не пожарь, – велел ему Яшка. – Уже сто раз сказали, что мы в этом году – в первом.
– Ну ладно, – присмирел Гнусик. – Если в первом, тогда нормально.
Вот хорошо, что на свете есть такое успокоительное под названием Яшка. Иначе я вообще не знаю, чем бы всё закончилось.
– Ребята, – позвала нас Ада Семёновна. – Познакомьтесь с Ирмой Андреевной. В этом году она будет вашей старшей воспитательницей.
Вот не знаю почему, но Ирмандрейна сразу вызвала у меня массу вопросов. Может, из-за башмаков. Я такие только у маленького Мýка видел, и то на картинке. Честно, я вообще сначала подумал, что это он и есть. Ну, Мук. Низенький, в чалме и с носом. А потом понял, что это Ирмандрейна – мýка, причем невыносимая.