С горячим приветом от Фёклы

За окном лил дождь. Мы уже вторые сутки сидели в комнате и выходили, только чтобы поесть. Где-то там, в прошлом, я бы, наверное, завыл от тоски. Ну или просто с ума сошел от всего этого заточения. Вон как граф Монте-Кристо! Но где-то здесь, в настоящем, за окном бродил Эдик. Так что я и правда с ума сошел, только от радости. Уже хотя бы потому, что из-за дождя отменили зарядку.

– Сколько можно лить, а? – Гнусик с трагическим видом шлепнулся ко мне на кровать. Они с Яшкой падали туда по очереди – посмотреть в окно, не закончился ли дождь. Я сначала возмущался, а потом решил великодушно – пусть смотрят. В конце концов, у меня на это окно что-то вроде лицензии. Кого хочу, того к нему и подпускаю.

Вот Ржавого я бы точно не пустил. Еще чего! Я даже нарисовал себе сцену, как он изо всех сил рвется к окну, потому что за ним его ждет сахарная Верка и вот-вот растает. Оно и понятно! Там же один сплошной рафинад.

А я ему такой:

– Гадам сахар не положен! – И безжалостно задергиваю штору.

Обидно только, что Ржавого это вообще никак не задело. На самом деле он даже и не думал к окну подходить. Я поначалу сидел как на иголках – ждал, что он приползет просить прощения. Но куда там! Этот неудачник забился в угол, и еще, главное, с книгой!

Я сначала как увидел – глазам своим не поверил. Подумал, зачем ему книга, если он даже читать не умеет? Ржавый же в притоне вырос! Чудо, что он вообще разговаривает! Но потом вспомнил про Маечку и засомневался. Если уж она на виолончели играть научилась, то, может, и Ржавый что осилил. Ну, там, Колобка. Или, как Эдик, комиксы.

Я мельком глянул на обложку и прямо обалдел. Капитан Сорви-Голова!

У меня даже в глазах зарябило – так я на него косился. Думал, он книгу вверх тормашками держит. Так, для видимости. Но рыжий и правда читал. Там зрачки ого-го как бегали! Прямо как у меня, когда я «Морского волка» дочитывал. Теперь вот за «Трех мушкетеров» взялся.

– Где ты там взялся? – фыркнула Фёкла. – Две страницы прочитал, лежень.

Последние дни она говорила прямо-таки без умолку. Видно, на нее тот случай с Эдиком так подействовал. Я сначала не отвечал, а потом понял, что только хуже делаю – она тогда еще и петь начинала!

В общем, я сказал недовольно:

– Не две, а три. Считать научись!

На самом деле я бы мушкетеров за один день прочитал, если бы не Яшка с Гнусиком. Они меня с этим окном просто достали!

В общем, я плюнул на д’Артаньяна с Констанцией и взялся за рисование. Тут уже меня отвлекай не отвлекай – бесполезно. Я, когда рисую, вроде как глухонемым делаюсь. И отзываюсь только на запахи. Ну, когда, там, обедом пахнет или ужином.

– Что ты всё малюешь? – недовольно пробурчал Яшка и завалился ко мне на кровать. Еще и Гнусика придавил, главное. Тот как заверещит! А я сказал:

– Гм-гм, – ну чтобы они поняли, что меня здесь нет, а вот это безмолвное тело – просто тень. Ну, что-то вроде отца Гамлета.

Хотя я пока и сам с Шекспиром на «вы», а Яшка так вообще – случайный знакомый. Он вырвал альбом у меня из рук и сказал:

– Ничего себе! Ты прямо Пикассо какой-то.

Я посмотрел на него с жалостью:

– Пикассо – это экспрессионизм.

Потом отнял альбом и добавил с гордостью:

– А у меня чистый реализм!

– Ой! – не поверил Яшка. – Ну тебя!

– Ну, может, нотки футуризма проскальзывают, – сказал я голосом Летиции, чтобы добить его окончательно.

– Ошизеть можно! – Яшка закатил глаза и упал лицом в кровать. А я стал рисовать дальше.

Вообще, хорошо, что он вот так – нос к носу с моим реализмом столкнулся. Если бы со всем остальным – было бы хуже. Я же как раз Битву Столетий рисовал. И Эдика, как они с моим Нарисованным сражаются. От него там, правда, мало что осталось – хвостик, выглядывающий из палатки. Я сначала обрадовался, что всё вот так закончилось, а потом подумал: «А вдруг Эдик сейчас возьмет и вырастит себя заново, как какой-нибудь Зомбоящер? Ему же такое зверство совершить – раз плюнуть. Он же монстр!»

В общем, я испугался и стер этот хвост, чтобы от Эдика совсем ничего не осталось. Только кроссовки! Мой Нарисованный их на аукционе выставит, как редкий апокалиптический артефакт. Пусть потом ученые бороды чешут, как доказать обратное. А Нарисованный возьмет вырученные деньги и раздаст бедным. И себе немного оставит – пару раз сходить в магазин. А, ну еще на смартфон! Человеку вон уже скоро двенадцать, а у него до сих пор нет нормальной связи с космосом!

Я тут же изобразил супермаркет, а в нем Нарисованного, прохаживающегося между рядами с огромной тележкой и смартфоном в руках. Там в ней чего только не было – и нунчаки, и джедайский меч, и костюм Железного человека. Я подумал, что не мешало бы и провизии набрать – так, чтобы на ближайшие лет сто хватило. Вдруг атомная война начнется? Ну и накидал в тележку, что не портится. Творожков, там, всяких, батончиков. Потом подумал, вдруг война никогда не закончится, и дорисовал замороженную пиццу. Фёкла прямо-таки взвыла. Понятно, для нее же эта тема – табу! А я вот считаю, что в искусстве вообще не должно быть никаких запретов.

– Закончился! – заорал вдруг Гнусик.