С графом Мирбахом в Москве

Правда, разрыв отношений представляет серьезную опасность для жизни наших соотечественников в России и нанесет ущерб экономике. Поэтому генеральный консул в Москве считает, что необходимо одновременно начать военную интервенцию. Не знаю, как это можно сейчас сделать. Вряд ли можно говорить даже о временной оккупации Петербурга небольшим контингентом. Я хотел бы попросить Вас обсудить этот вопрос с ВГК и был бы весьма признателен, если бы Вы сообщили мне о результатах этого обсуждения, а также о своей собственной точке зрения. Я очень высоко ценю мнение Вашего превосходительства как великолепного знатока России.

Подписано: Зольф

Приложение 1

О. Чернин

Брест-Литовск

Оттокар Чернин занимал пост австро-венгерского министра иностранных дел с конца 1916 до апреля 1918 года. Перед назначением на этот пост он был австро-венгерским посланником в Румынии до вступления Румынии в войну на стороне Антанты. Факты, сообщаемые Черниным, не оставляют сомнения в том, что положение Австрии уже в 1917 г. было совершенно катастрофическим. Для внимательных наблюдателей это уже давно было ясно. Книга Чернина это убеждение вполне подтверждает.

Уже в апреле 1917 г. в записке (приведенной в книге), поданной императору Карлу и предназначавшейся также и для вручения императору Вильгельму, Чернин формулировал положение следующим образом:

Совершенно ясно, что наша военная мощь подходит к концу... Я указываю только на то, что сырье для изготовления военных материалов на исходе, что человеческий материал совершенно истощен, и прежде всего на гнетущее отчаяние, которым охвачены все слои населения вследствие недоедания и которое делает невозможным выносить дальше тяжесть военных страданий. Если я еще надеюсь, что нам удастся выдержать ближайшие месяцы и с успехом обороняться, то для меня все же вполне ясно, что возможность еще одной зимней кампании совершенно исключается, другими словами, в конце лета или осенью должен наступить конец.

Чернин далее указывает на опасность революции, которая должна вспыхнуть при продолжении войны, и обращает внимание на "изумительную легкость, с которой была низвергнута сильнейшая монархия в мире" (т.е. Россия). Он предостерегает против мнения, что в Германии и Австро-Венгрии монархические чувства пустили такие глубокие корни, что там подобная революция невозможна. Утверждать это, говорит Чернин, значит не понимать глубокого переворота, вызванного в настроении этой войной.

Эта война открывает новую эру в мировой истории. Она беспримерна. Мир теперь не тот, каким он был три года тому назад, и было бы тщетно искать в мировой истории аналогии событиям, которые теперь стали повседневными... Вашему Величеству известно, что гнет, под которым стонет население, достиг степени прямо невыносимой. Струна натянута до того, что каждый день можно ожидать, что она лопнет... Я твердо убежден, что Германия так же, как и мы, дошла до предела своих сил, чего, впрочем, ответственные политики в Берлине вовсе не отрицают... Если монархи Центральных империй не в состоянии в ближайшие месяцы заключить мир, это сделают через их головы народы, а тогда волны революционных движений сметут все то, за что наши братья и сыновья теперь еще борются и умирают.

В конце своей записки он говорит:

Мы можем подождать еще несколько недель и попытаться выяснить, будет ли возможность заговорить с Парижем или Петербургом. Если это не удастся, мы должны своевременно пойти нашей последней картой и сделать те крайние предложения, на которые я уже раньше указывал.

Эти крайние уступки, которые отстаивал Чернин, заключались в том, чтобы Германия пришла к соглашению с Францией насчет Эльзас-Лотарингии, т.е., другими словами, отказалась от этих областей, а Австрия уступила Галицию вновь созданной Польше, причем она не имела бы ничего против того, чтобы эта новая великая Польша была соединена личной унией с Германией.

17 ноября 1917 г. Чернин пишет своему знакомому, что ему, вероятно, скоро придется покинуть свой пост (министра иностранных дел), потому что против него ведутся различные интриги.