С грядущим заодно

Виктория будто впервые услышала, по-настоящему поняла это слово.

— Не разбудил вас? — Женщина поправила чулок на неподвижной ножке, села с шитьем у окна.

Мальчик играл коробками — строил поезд, шипел, гудел и свистел. Потом выросла каланча и — «бом-бом-бом» — возвещала о пожарах. Стадо разбежалось по полю: мычало, блеяло. И все-таки Петрусь успел рассказать, что они поедут в Ирпень к деду, как большевики победят. Мама украинка, а батько родился в Петербурге — Петрограде теперь. Коля хочет быть учителем, а он, Петрусь, механиком в типографии, как батько. А по воскресеньям — целый день читать. Мать изредка поясняла: «Хочется домой, на Украину, «Сюда заехали с Нарымского краю, из ссылки», «А Петрусик читать научился с трех лет — сам. Читает швидче Коли, хотя тому вже девять».

Почему здесь так легко? Этот маленький, беспомощный и независимый человек. Мать… странно — в ней такой же глубокий, солнечный покой, как у тети Мариши… был. В избе красиво. А отчего? Только белые без пятнышка стены и потолок, ярко расшитая мешковина — занавески, покрывало, скатерть… А красиво.

Сумерки туманили белую хату, запахло свежим хлебом.

— Мам, калачи-то скоро?

— Батько в дом — и калачи с печи.

— А они знают, когда батько придет? У них часы?

— А как же ж!

— На цепке или наручные?

— Спекутся — поглянем.

Петрусь засмеялся, вздохнул, проглотил слюну, повалил коробки, — ему уже не игралось.

— Калачей-то неделю не было.

— Уж неделю! В понедельник ще хлеб утром ели, а сегодня пятница, — женщина встала с лавки, складывая шитье. — Зараз выну калачи. — Вдруг подалась к окну: — Ото вже наши. Ох, бачите, батько с ними.

— Батько, батько, батько! — запел мальчик. — Батько наш пришел.

В сенях — шаги, смех, голоса, распахнулась дверь.

— Вот, Анна Тарасовна, чудесное совпадение: мы старые знакомые с Николаем Николаевичем. Я же в «Знамени революции» работал.

Опять неестественно громко, и фамильярность эта…

— Едем себе на извозчике, гляжу: батько, — певуче, как мать, сказал Коля. — Ох, калачи румяные!

— И мне калач, и мне калач, и мне! — распевал Петрусь.

Станислав Маркович подошел к печке, подал саквояж:

— Ефим Карпович собирал. Я в тайны женского туалета…

— Хорошо. Спасибо.

За ним подошел высокий худой человек в вышитой рубашке. Черты резкие, а глаза — серые в густой тени ресниц — глаза Петруся.

— Вот твой особенный, — он подал мальчику калач с ладонь величиной. — Не сожгись, гляди.

Петрусь, перехватывая горячий хлеб, разломал, протянул половину Виктории.

— Что ты, что ты — я тороплюсь ехать… одеваться.

Отец взял на руки Петруся, они ушли за печку. Там стало еще шумнее. «Скорей, скорей одеться, торчу у них без конца, мешаю. Удивительные какие люди. Может быть, Петруся можно все-таки вылечить?.. У Николая Николаевича голос не громкий, а слышный».

— …Наборщики большинство к меньшевикам льнут. Не понимают, что к самой черной реакции катимся.

Говорит, как Раиса Николаевна, — тоже большевик?

Глава IV

В вестибюле университета, в коридорах, на лестнице громко говорили о восстании мобилизованных крестьян под Славгородом, о смене правительства, осторожнее — об арестах в городе. Виктория вчера еще знала об этом от Унковского, от Наташи. Но сейчас ее больше интересовала предстоящая лекция по анатомии. Первую пропустила из-за дурацкой ангины после купания в ледяной воде. А вчера ей все уши прожужжали восторгами, даже Наташа сказала: «Повезло с анатомией». И вот сейчас она услышит Дружинина. Он приехал из Петрограда к брату и застрял из-за возникших фронтов. Эта общая беда тоже располагала к нему Викторию. Руфа Далевич, славная толстушка из Красноярска, рассказала ужасно трогательную историю. В молодости Дружинин был хирургом, подавал блестящие надежды. Жена, которую он любил без памяти, заболела. Оперировал профессор, учитель Дружинина, он сам ассистировал, а молодая женщина вдруг умерла на операционном столе. Дружинин бросил хирургию и стал анатомом. «И вот уже старый, а не женился больше. Вот это любовь».

Едва показался в дверях старик с высоко поднятой головой, аудитория замерла.

Все, что только было по анатомии в библиотеке Татьяны Сергеевны, Виктория перечитала за лето. И отлично помнила русские и латинские названия костей, мышц, связок, внутренних органов, частей мозга, крупных сосудов, нервных стволов, — в общем, анатомию как будто знала… А оказалось-то!.. В конце концов выучить по порядку названия может и дурак.

Главное: «Будущий врач должен понять человеческий организм как стройное целое, самое сложное и совершенное создание на земле. Медицина далека еще от подлинного знания всех тонкостей строения, функций, взаимодействия систем и частей прекраснейшего произведения природы — человека. Будущий медик — и практический врач, и ученый — должен твердо помнить, что ему предстоит повседневно, не щадя сил и сердца своего, искать, снова и снова искать. Ибо каждый день, каждый час, каждая минута может принести большое или малое открытие. И не смеет существовать в медицине человек с ленивым умом и холодным сердцем».