С грядущим заодно

— Там настоящее мое дело. А опасность, право же, везде одинакова сейчас. Вчера в «Европе» пьяный поручик застрелил не угодившего официанта. В «Бристоле» избили двух девчонок — хористок из оперетты — за непокорство желаниям господ офицеров. Чувствуют близкий конец и полную безнаказанность. Вы сегодня в ночь? Я, может быть, не успею вас проводить. Утром забегу.

Пообедали, и он тут же ушел. И врать ничего не пришлось.

Завернула листовки в тонкий батистовый платок, опять засунула за кушак и пришпилила к юбке. В первый раз после отъезда матери надела ее котиковую шубку и отправилась не спеша. Вот уже видны казармы. Страшно? Пожалуй, нет. «Нельзя идти вором, надо идти хозяином» — это главное. А как бы вела себя, если бы вправду шла только повидаться с Владимиром, передать от Раисы Николаевны гостинцы? Было бы, пожалуй, забавно — он ведь не ждет, удивится, и немного неловко — там какое-нибудь начальство подумает: влюбленная барышня.

У ворот остановилась: стучать? Или, может быть, звонок есть? Откуда-то сверху окрик:

— Чего надобно?

На вышке под зонтиком-крышей солдат с ружьем.

— Мне нужно вольноопределяющегося второй роты четвертого взвода Гаева Владимира.

Солдат что-то сказал вниз во двор. В калитку высунулся другой солдат, спросил сонно:

— Кого вам?

Виктория повторила. Солдат ответил так же лениво:

— По воскресеньям свидания.

— Долго ждать, а мне поскорей надо.

— Свиданья по воскресеньям, — повторил солдат, но не уходил.

— Очень вас прошу: на минуточку вызовите!

— Я должон поручику доложить. Еще в зубы заработаешь, — раздумывал солдат.

— Пожалуйста, доложите! — и вдруг сообразила: — А я вас табаком угощу. — Быстро раскрыла пачку, оторвала кусок газеты и насыпала полную горсть табака.

— Покорно благодарим. — Солдат сунул табак в карман, громким шепотом сказал: — Авось, — и подмигнул дружески.

Виктория ждала, ходила, как на привязи, три шага туда, три обратно. Рисковала впервые, — обращение Совнаркома и ВЦИК’а — тут уж ничего не сочинишь. Но страха не было: и в самом-то деле, кому придет в голову, что барышня в котиках…

Открылась калитка, солдат указал на нее:

— Вот оне, — и пропустил офицера.

Тот быстро подошел к ней вплотную, она увидела одутловатую физиономию, почувствовала запах перегара, невольно отстранилась. Офицер с любопытством разглядывал ее:

— Кого же вам, мамзель-мистрис-барышня, за-угодно?

— Владимира Гаева, вольноопределяющегося второй…

— Вольноперчика? — вздохнул, обдав ее самогонным перегаром. — Свиданья по воскресеньям.

— Далеко воскресенье, мне нужно сегодня! — Виктория соображала, что и как дать офицеру, — вряд ли тут подходит горсть табака.

— А кем он вам приходится?

— Просто… знакомый хороший очень.

— Знакомый? Хороший, да еще очень! — он оглянулся на солдата, тот из уважения к начальству хмыкнул. — Тогда вам действительно до воскресенья ждать невозможно. Но, знаете, — вдруг сказал он заговорщицким тоном, — не имею ведь я права нарушать приказ.

— Но я вас так буду благодарить! — она постаралась вложить в эти слова понятие вещественной благодарности.

— Может, вызовем, ваше благородие? — осторожно спросил солдат.

Офицер оглядел ее, как бы оценивая — чего тут можно ждать?.

— Приведи ихнего милашу в караулку. — Тон был игриво-неопределенный; дескать, привести — приведем, а там — неизвестно!

Опершись спиной о забор, он поглядывал на Викторию, высвистывал какую-то польку. На минуту она представила себе, что сделает с ней этот холуй, если… «Чушь какая!» Вздохнула поглубже, спросила весело:

— Разрешите вас угостить шоколадом?

Офицер явно удивился:

— Шоколадом? А молочка у вас нет? От бешеной коровки? Нет? — и рассмеялся.

Виктория не поняла остроты, которая самого его так восхитила, ответила серьезно:

— У меня есть шоколад, шаньга с черемухой, табак и орехи, а больше ничего — посмотрите.

Офицер помолчал, сказал снисходительно, с оттенком кокетства:

— Ну, угостите шоколадом, барышня.

Виктория развернула с одного конца и подала ему плитку. Он взял всю. Откусил и, жуя, урчал, как пес над костью:

— Не очень-то важный. Я обожаю «Галапетер» с орехами. Дайте орешков.

Он откусывал шоколад, щелкал орехи, она отвернулась, дула на медленные снежинки. Наконец появился солдат:

— Привел, ваше благородие.

Офицер отвалился от забора:

— Проходите.

Виктория вдруг испугалась. Да и что там за помещение — караулка? На глазах у офицера не передашь. Попросить его сюда? Нет. И, оправляя волосы и пуховый платок, пошла.

В тесной караулке было жарко, пахло керосином от закопченной лампы. Владимир стоял посередине, казался выше и худее в длинной шинели. Она увидела, что лицо его неспокойно. Чувствуя любопытные взгляды офицера и солдата, быстро подошла к Владимиру, обиженно спросила:

— Не ждали? Не рады? — Взяла его за руку, глядя в глаза, сжала руку: — Я к вам с гостинцем от ваших.

Владимир сжал в ответ ее руку:

— Гостинцы кстати. Спасибо.

Значит, может взять листовки. Если б не мог, сказал бы: «Напрасно беспокоились, мне ничего не нужно». Первая трудность позади — сговорились. Но главное — передать.