…Почти без напряжения ОН сел. Тело уже не болело, лишь тысячи крохотных игл покалывали в самых неожиданных местах. «Словно слабый электрический разряд», — подумал ОН, но в то же время ОН никак не мог вспомнить, что скрывается под загадочным сочетание звуков: «электрический разряд». Механически подняв руку, ОН провел по тонкой жеребячьей шее, обновленной кожей пальцев ощутив толчки молодой горячей крови. Жеребенок радостно фыркнул, и из мрака в ответ послышалось звонкое уверенное ржание…
— Колдун он, — негромко сказал барон.
В сгустившейся тишине было слышно только яростную собачью возню.
— Я подобрал его в лесу, в центре выжженного пожаром круга.
Маркиз Кранц, на мгновение отбросив родовую спесь, нехотя пробурчал:
— Я видел этот пожар. Яркая вспышка и огонь, мгновенно захвативший огромный участок леса…
— Если бы не дождь, то лес — выгорел бы дотла! А… этот, лежал в самом сердце пожара.
Рыцарь Шерман дрожащей рукой нашарил на столе кубок и торопливо осушил его не отрывая взгляда от сурового лица владельца замка. Гости же и так прижавшиеся друг к другу, непроизвольно сгрудились еще теснее…
«Словно бараны у ворот бойни», — подумал барон Марк.
От «стада» медленно отделился аббат, с привычно постным лицом кающегося прелюбодея, и гнусаво затянул:
— Сын мой, уж не решился ли ты ненароком ступить на стезю греха?..
…ОН встал. Во всем теле ощущалась удивительная легкость. Ноги твердо и уверенно стояли на земле. Тело слушалось и работало, как четко отлаженный механизм. И лишь одно смутно тревожило: вместе с необыкновенной легкостью и ясностью мысли, пришло ощущение некой утраты, некоторого интеллектуального вакуума… Кстати, само слово вакуум — тоже ассоциировалось с утратой, а значение слова и вовсе ускользало, как впрочем и слова интеллектуальный…
— Вам нечего беспокоится, отец мой. Я прошел уже добрую половину той стези, — хмыкнул барон, не глядя на аббата.
— Но, сын мой! — возопил обескураженный аббат.
— Да-да, отче! А ставка в этой игре такова, что я не задумываясь пройду оставшуюся часть пути, — Марк помолчал немного, дожевывая мясо и отстраненно добавил:
— Ежели… этот, будто истинная саламандра, сумел выжить в том адском пламени, я не пожалею, ни денег, ни жизни, чтобы вырвать тайну магической силы, хранившей его.
Аббат, и так не слишком избалованный послушанием здешней паствы, на сей раз и вовсе онемел. Он лишь разевал огромный лягушачий рот, пучил блеклые глазенки завзятого пьяницы и чревоугодника, похожие в обыденном состоянии скорей на смотровые щели боевого шлема.
«Рыба, аки издыхающая на берегу рыба, — вяло подумал Марк и словно нехотя буркнул:
— А сейчас, для любителей особо острых и экзотических блюд — колдун на конюшне… под пикантным соусом.
И сорвав со стены факел, тяжело ступая ногами, обутыми в огромные сапожищи, решительно двинулся к выходу мимо испуганно жмущихся к стенкам слуг, не оглядываясь, в полной уверенности, что гости последуют за ним…
…ОН ощутил уже почти забытую радость здорового тела. Легким пружинистым шагом ОН прошелся по конюшне. Но, где-то глубоко в подсознании сидела тревога. Мучило и не давало покоя, словно внезапно воспалившийся зуб, отсутствие цели и полная дезориентация в себе. ОН не помнил: кто он, где и зачем…
Барон Марк, с факелом в высоко поднятой левой руке, пересек двор и остановился у дверей конюшни. Группа гостей, в начале последовавшая за бароном, основательно поредела, осталось, собственно, только трое: маркиз Кранц, рыцарь Шерман и аббат. Остальные гости почли за благо незаметно исчезнуть.
Когда же барон обернулся и глаза его в мятущемся факельном пламени зловеще полыхнули, Шерман внезапно пожалел, что ему не хватило благоразумия и смелости не ввязываться в столь сомнительное предприятие. Эту мысль нетрудно было прочесть на его благородном лице, с суетливо бегающими глазками. Глаза же аббата, вновь утонувшие в «смотровых щелях», разглядеть было уже невозможно, только алчный проблеск таился меж набухшими тяжелыми веками. Лишь маркиз Кранц не боялся — ибо был пьян и туп, что и отражалось на его, далеко не святом, лике и столь же нетвердой поступи, — туп сегодня, а пьян всегда…
— Святая троица, — невольно хмыкнул барон.
— Не кощунствуй, сын мой, — неуверенно проворчал аббат.
Рыцарь Шерман — промолчал, так на всякий случай, а маркиз Кранц многозначительно и задумчиво икнул…
…ОН замер. За дверью таился невероятный сгусток эмоций: страх, вожделение, неприятие, ярость, тупое равнодушие и всепобеждающее самодовольство. ОН тряхнул мгновенно отяжелевшей, «набухшей» головой, пытаясь сбросить тягостные эмоциональные путы. И в это время двери конюшни широко распахнулись…
Барон Марк невольно отшатнулся, факел в его руке дрогнул. Со спины на барона напирали: аббат и маркиз. Рыцарь Шерман пока благоразумно держался поодаль.
— Он… там… — довольно невразумительно пробормотал барон.