С историей на плечах

Это их наши настрадавшиеся люди встречали хлебом-солью, усыпали их путь хлебным зерном и слезами благодарности, им кланялись в пояс, их благословляли на дальнейшую счастливую долю. Я представляю, что испытывали эти щуплые бывалые бойцы, принимая тогда от односельчан такие почести. Как пели, должно быть, их сердца! Как в тот момент они любили свой народ! И как им хотелось еще лучше бить врага, чтобы очистить Родину от нечисти! Они чувствовали себя героями, нужными этому миру, ответственными за него. В такие минуты любой человек становится всесильным, в нем пробуждается только все лучшее, высокое. А мелочное уходит на второй план. Так было и у танкистов Ивана Крохмаля и Пантелея Ермака. Их глаза светились, они улыбались и казались прекрасными богатырями, повелевающими своими грозными машинами, — рассказывала мне мама, которая находилась в числе первых, кто встретил их, когда они остановились на своей улице и вышли из танков.

Вернулись герои-танкисты домой после полной победы над врагом, пришли целыми и невредимыми. С воодушевлением приступили к работе. И что они встретили в земляках? Издевки, вышучивания, недостойные приколы, пренебрежительное отношение. На них навесили кучу ярлыков: тот такой, этот — сякой… Так и прошли они свои земные пути незаметными… с согнутыми от огорчения плечами, с погасшими лицами.

Эти герои-танкисты жили недалеко от нас, почти по соседству и я их видела каждый день, знала их семьи, дружила с их детьми. Возможно, и не все так скептически относились к ним, не все утесняли их в общественном мнении, но пары-тройки пустобрехов-крикунов, задающих тон, хватало, чтобы что называется испортить обедню. А другие молчали, никто не дал укорот поносителям.

И ведь ни один секретарь партбюро, ни один председатель сельсовета не взял двух героев войны под свое крыло, не научил и в гражданской жизни оставаться героями, не поддержал, не пригласил выступить где-то на собрании, сказать пару слов своим землякам — заявить о себе! И никто из учителей не пригласил прославленных бойцов выступить перед детьми, рассказать о героическом боевом пути, вздохнуть полной грудью и вновь почувствовать былое величие и юношескую славу свою… Ведь это так легко было сделать им, а сколько бы воодушевления получили защитники, по праву рассчитывавшие на нашу благодарную память и отзывчивость. Нет, не на уровне проявили себя тут мои земляки…

Много на свете несправедливости, особенно в отношении тех, кто больше всего делает добра для других. Иногда кажется, что все известные люди, наши маяки, наши звезды, кем мы восхищаемся, о ком говорим, — это дутые величины, самозванцы. А настоящие герои — те, кого поносят или о ком молчат.

Так было и со Сталиным.

Слишком многого от него хотели. Даже я интуитивно понимала, что он не джин из бутылки, и такого просто быть не может, чтобы от него лично зависели все-все отношения между людьми и все-все их поступки на местах. Я понимала, что сам лично Сталин не может нести ответственность за отношения наших соседей между собой, за отношения папы со своим начальством, за дядю Жору и его плохое обращение с матерью и за его нежелание жениться, за шизофрению нашей соседки Юлии Габбаль, гоняющейся с топором за людьми, ну, и тому подобное. Такой взгляд на первых руководителей, будто они волшебники и чародеи, и посейчас свойственен некоторым людям. Не зря многие всерьез воспринимают шутливые иллюзии из цикла «Если бы я был директором…», когда-то с охотой публикуемые и обсуждаемые в «Литературной газете». Конечно, это выдает примитивность их мышления и полное отсутствие у них логики и интеллекта. Но кто же это признает? Увы, чем примитивнее мозг у живых существ, тем крепче челюсти и громогласней рев, и они добывают свои победы другими средствами.

Но будем справедливыми — поколению моих родителей можно это простить. Ведь при жизни Сталина, в молодость свою, они не знали других руководителей. Сравнивать Сталина с кем-то другим они не могли, а значит не имели оснований объективно оценить его.

Прозрение наступило, когда пришел Никита Хрущев…

— Сталин бы так никогда не сделал, — с этих слов мамы, сказанных в осуждающих интонациях, началось прозрение, что на смену великому пришли пигмеи.

Вменяемые люди издревле оставили нам завет — говорить о мертвых либо хорошо, либо никак не говорить. Нарушение этого завета в народе всегда означало бесчестный, грязный поступок! Поэтому Сталин никогда бы не осудил своего ушедшего учителя или предшественника, который ни ответить, ни что-то изменить уже не может. Возможно, он многое ставил в вину Ленину и при его жизни бескомпромиссно спорил с ним, отчего показался тому жестоким и неуступчивым, но после его смерти он поступил честно и мудро: брал от Ленина только то, что могло помочь общему делу. Остальное отбрасывал.