С каждым днем сильнее (ЛП)

Также я вспоминаю еще одну сцену в «Маримар», в которой Анхелика, мачеха Серхио, главного героя, швыряет браслет в грязь и заставляет меня доставать его оттуда ртом. Режиссер фильма, Беатрис Шеридан заботилась обо мне, и для того, чтобы я ничем не заболела, глотая настоящий ил, в котором могли быть разные бактерии и микроорганизмы, решила вместе с группой оформителей и декораторов соорудить специальную шоколадную лужицу, изображающую грязь. Вниз подложили пластик, растопили сотни плиток шоколада, но это не сработало — уже заранее была видна необычная текстура. Когда была снята сцена, в которой я достаю ртом браслет, валяющийся в шоколадной грязи, мы стали просматривать видео, и было заметно, что оранжеватый цвет вокруг моего рта не натуральный. Невооруженным глазом было видно, что грязь не настоящая, поэтому я сказала: «Бетти, у меня нет проблем с этой сценой, давай снимем ее с настоящей грязью». Хотя Беатрис и не хотела, но мой внешний вид на отснятом кадре и моя настойчивость привели к тому, что она согласилась переснять сцену с браслетом в естественной обстановке. Мы снова сняли сцену с настоящей грязной лужей, она и вошла в фильм. Я должна была это сделать. Это была ключевая сцена, определявшая то, что было бы местью Маримар, это была кульминация истории, и она должна была выйти, как можно реальнее. Люди до сих пор говорят мне, что плачут, видя ее, потому что на лице Маримар было написано неподдельное сильное унижение.

В «Марии из предместья» я тоже пережила интересные моменты, в которых адреналина было в избытке. Мария зарабатывала себе на жизнь, собирая бутылки на помойке, и съемки проходили на самой большой мусорной свалке Мехико. Все время пахло мертвечиной и дохлыми мышами. На этой свалке мы проводили очень много времени. По роли я не могла прикрыть себе лицо, но и во время перерыва я не зажимала нос рукой, потому что во время отдыха я разговаривала с нищими, живущими на свалке, потому что они зарабатывали себе на жизнь, роясь в помойке в точности так же, как и Мария из предместья. Пока они копошились в горах настоящего мусора, я копалась в мусоре бутафорском. Техники уже соорудили свалку из предварительно отсортированного мусора, более «чистую», как мы говорили, строго следя за тем, чтобы не допустить ни малейшего риска ни для моего здоровья, ни для здоровья членов съемочной группы. Вид детей, отыскивающих среди мусора какую-нибудь еду, а также игрушечные машинки и куклы или какие-нибудь другие игрушки, которые они делали своими, навсегда запечатлелся в моей памяти. Несколько месяцев спустя, я вернулась туда с едой и игрушками для семей, живших вокруг свалки.

Для меня всегда было важно пообщаться с реальными людьми, которые вдохновили писателей и сценаристов на создание моих героинь, поговорить с Мариями Мерседес, со множеством таких же Маримар и Мариями из предместья. Когда мы делали перерыв между съемкой разных эпизодов, я подходила к людям, живущим на свалке, и спрашивала: «Послушайте, что Вы делаете? Я смотрю, как Ваш ребенок бегает там в подгузниках по всей свалке. Почему? Неужели Вы не боитесь, что он заболеет?» И они мне отвечали: «Нет, сеньорита, они уже привыкли». Это просто потрясло меня! В особенности потому, что там можно было столкнуться со всем, начиная от голов животных и заканчивая человеческими руками и ногами, равно как и разлагающимися зародышами. Это на самом деле было тяжело! Когда я шла по свалке, то чувствовала, что земля шевелится под моими ногами, как живой ковер. Это были тараканы и мыши, которые носились под пластиковыми мешками и картонными и бумажными коробками. Все это выглядело движущимся ковром. Едва заканчивалась съемка, и я тут же вставала прямиком под душ в своем прицепчике-гримерке. Я не знаю, чего хотела, то ли избавиться от запаха, то ли смыть эти яркие картины, вихрем крутившиеся в моей голове.

Это были тяжелые, а в чем-то и жесткие моменты, но я храню их в душе, как экстраординарный жизненный опыт в моей артистической карьере.

Были и другие моменты, которые повергали меня в уныние и жутко выматывали. Это были эпизоды, в которых по сценарию мне приходилось плакать. Я плакала по-настоящему, ощущая боль внутри себя, я страдала, и вдруг: «Сто-о-оп! Свет сместился» Что? Кто это сказал? Мне хотелось убить того, кто заорал, кто не закрепил лампу, кого-нибудь, потому что очень трудно снова вернуться к этому моменту и к тому состоянию. Конечно, как хороший сериальный актер ты можешь снова и снова входить в роль для того, чтобы отыграть сцену столько раз, сколько понадобится, но тот первый момент, когда ты был напуган до глубины души, до каждой клеточки своего тела, уже не вернется. Снова ухватить ту же нить начальных чувств — нелегкое дело.