Читаем С каждым днем сильнее (ЛП) полностью

В тот день к сестре домой собиралась прийти одна очень хорошая провидица, и Тити пригласила к себе компанию подруг, проявивших к этому событию необычайный интерес, а поскольку мне нечего было терять, я тоже пошла посудачить вместе с ними. В то время как одни читали свое будущее, другие атаковали кухню моей сестры до тех пор, пока не подошла моя очередь. Мы с провидицей сидели в отдельном кабинетике, и она начала рассказывать мне мое будущее. Однако в какой-то момент вид женщины сделался испуганным, и она сказала мне: «Знаешь, в этой комнате кроме нас есть кто-то еще». Я почувствовала, как у меня волосы встали дыбом. «Как? Здесь, с нами, есть кто-то еще? Кто? Призрак? Чья-то душа? Дух?. Боже, какой ужас!» — подумала я. Женщина продолжила и стала какими-то точками и знаками описывать моего Бунтаря. Я недоверчиво смотрела на нее, мысленно сказав себе: «Надо же, чтобы поразить меня, она все обо мне разузнала, прежде чем прийти сюда». И тогда она стала описывать вещи, которые знали только я и Бунтарь. К этим личным моментам, прожитым нами, не имел доступа никто другой. О них я не рассказывала даже сестрам. Провидица сказала: «Он находится здесь, потому что хочет, чтобы ты знала — он уже видел того мужчину, который позаботится о тебе. Он хочет сказать, чтобы ты не боялась отдаться любви, чтобы не убегала от нее, что есть на свете человек, который искренне полюбит тебя и с любовью станет заботиться о тебе». «Я здесь для того, — сказал мой Бунтарь, — чтобы сказать тебе, что ухожу из твоей жизни. До этой минуты я заботился о тебе, но очень скоро придет тот, кто будет заботиться о тебе отныне и впредь. Все будет хорошо». Это был момент духовного очищения: смесь слез, любви, счастья, удивления и, как это ни странно, освобождения. Бунтарь ушел, а я пришла в себя. С этого самого времени я освободилась от сидевшего глубоко во мне чувства вины за смерть отца и его смерть. Из комнаты я вышла обновленной, изменившейся и свободной… открытой для любви.

Так начался мой поиск.

Пока я ожидала ответ от мироздания на мое послание, моя карьера продолжала идти вперед семимильными шагами в безумном, неистовом исступлении, в урагане, в котором я искала и не находила выхода, не находила света. Внутри меня, в моей душе, была огромная пустота, которую я ничем не могла заполнить.

Страхи и тревоги

Было бы вполне логично ожидать, что я пережила моменты, выходившие из-под контроля. По мере моего карьерного роста, становилось прочнее мое положение, как актрисы, но вместе с этим все усложнялось. Мне хотелось, чтобы все было идеально, чтобы все всегда выходило так, как я запланировала. Сейчас я понимаю, что это невозможно, когда ты работаешь в коллективе. Там ты не один, и кроме тебя в проекте участвует много людей. Я такой же человек, и как и любой из них, я могла совершить ошибку, которая кому-то могла показаться непростительной. Я пережила ситуации, когда все идет вразрез с твоими планами, ситуации, которые составляют часть моей обычной жизни. Например, когда рвется одежда прямо перед выходом на сцену, когда мы опаздываем на концерт, когда не появляется один из музыкантов… Или вот, к примеру — пять минут до начала концерта, а замок твоей костюмерной заело, он сломался — какой адреналин! Конечно, костюмерша всегда носила пристегнутую к поясу сумку, прозванную «кенгурушкой» и нагруженную всем необходимым: иголками с уже вдетыми в них разноцветными нитками, застежками разных размеров, лекарствами, лейкопластырями, таблетками от головной боли, словом, всем тем, что могло пригодиться для немедленного решения проблемы… какой неоценимый опыт мы приобретаем в подобных ситуациях. Были случаи, когда моей костюмерше приходилось спешно подгонять костюм прямо на мне, пока я старалась помочь ей подогнать ткань под свою фигуру, потому что у меня не было времени снять одежду. Тогда я так и выходила на сцену, исполняла песню и возвращалась, чтобы распороть шов и надеть следующий костюм. То, что творилось за сценой, было просто безумием.

На самом деле такого рода ситуации вызывали у меня бешеную тревогу, которая заставляла ускоренно шевелить мозгами. Мои мысли были подобны хомячку, который залезает в свое маленькое колесо и бегает, бегает там без остановки, наворачивая обороты до тех пор, пока не выдохнется и не сдвинется с места. Мысли овладевали мной до такой степени, что, порой, я не могла уснуть. Я должна была управлять своими мыслями, изменить себя, образно говоря, поменять кожу, освободиться от тревог.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное