С кем бы побегать

По деревне призраков он перемещался почти на цыпочках, весь во власти священного трепета. Когда-то, думал Асаф, здесь жили люди. Ходили, разговаривали, дети носились туда-сюда, и никто не ведал, что их ждет впереди. Асаф всегда остерегался слишком углубляться в эти мысли, может быть, потому, что стоило ему свернуть на политику, как в голове тут же начинал звучать концерт бесконечных споров Релли и Носорога. Вот и сейчас они тут как тут, спорят до посинения. Релли шипит, что каждая брошенная деревня — открытая рана на теле израильского общества, а Носорог терпеливо отвечает ей, что в противном случае так выглядел бы ее дом, и что она предпочитает? И, словно олицетворяя вечный аргумент его мамы, птицей мира над головой Асафа пролетел жирный и грязный голубь. Птица тяжело шлепнулась на перила балкона, словно парящего в воздухе, и Асаф замер: казалось — балкон вместе с остатками стены рухнет под весом этого обрюзгшего посланца мира.

И конечно, он тут же подумал: «Ну почему я не взял фотоаппарат!»

Неожиданно Асаф увидел пару кед — связанные шнурками, они висели, цепляясь за каменный выступ одного из домов. Он поднялся по ступенькам, заглянул внутрь и обнаружил двух спящих мальчишек.

Асаф отпрянул. Постоял минутку снаружи, недоумевая: что они здесь делают? Как можно жить в этом дерьме?

Спустился на две ступеньки, потом нерешительно поднялся на одну, снова остановился в дверном проеме. Один тощий пацан завернулся в грязное, забрызганное известкой одеяло, другой почти полностью раскрылся. Они спали на желтых, ободранных и обожженных по краям поролоновых матрасах. Рядом валялись пустые бутылки из-под водки «Стопка», все пространство буквально кишело мухами. Воздух гудел от их жужжания. Посреди комнаты, над дырой в полу, кто-то перевернул остов железной кровати — вероятно, чтобы не упасть в колодец.

Парни лежали по разные стороны этого пролома, прижавшись к стенам. Асафу показалось, что они младше его по крайней мере года на три. «Этого просто не может быть, чтобы дети жили вот так», — подумал он.

Асаф повернулся, чтобы уйти, не в силах вынести этого зрелища. И кроме того, чем он мог им помочь? Под ногой звякнула жестяная миска. Он отскочил и сбил железные плечики, висевшие на окне. За этим последовала цепочка мелких катастроф, сопровождавшихся изрядным шумом. Мальчик, спавший ближе к входу, медленно открыл глаза, увидел Асафа и снова закрыл. Потом, с величайшим усилием, опять приподнял веки, его рука поползла под матрас и вытащила оттуда нож.

— Чего тебе.

Голос был совсем детский. Мальчик говорил заторможенно, с сильным русским акцентом. Никакого вопросительного знака в конце фразы. Он даже не приподнялся.

— Ничего.

Молчание. Мальчик лежал на спине, обнажив гладкую белую грудь. Он смотрел на Асафа без всякого выражения, без страха, без угрозы, без надежды.

— Еда есть.

Асаф отрицательно помотал головой, но вдруг вспомнил и достал из рюкзака приготовленные утром бутерброды. Осторожно приблизился. Мальчик протянул руку. Вторая рука продолжала сжимать нож.

Асаф отступил. Мальчик медленно, с невероятным трудом сел. Руки его слегка дрожали. Он почти целиком засунул бутерброд в рот и только после этого понял, что тот завернут в бумагу. Вытащил, кое-как развернул и засунул снова, и тогда, закрыв глаза, стал жевать, и жевал очень долго, слегка постанывая. Из-под одеяла выглядывали ступни с черными пальцами. На цементном полу, рядом с матрасом, валялась русская книжка в яркой обложке. Вдоль стен громоздилась свалка из газет, туалетной бумаги и пакетиков от «бамбы».[39] Целая куча пустых пакетиков от «бамбы», а еще — шприц.

Мальчик умял бутерброд и обтер рот оберткой. Этот жест воспитанного человека выглядел здесь диким.

— Спасибо.

Тут он посмотрел на второй бутерброд, который держал Асаф. Его челюсти задвигались, будто жуя.

— Положи ему, — он указал на спящего.

Асаф осторожно обошел край колодца и положил бутерброд возле спящего парня. Наклонившись, он увидел черный пистолет — чуть сбоку от матраса, у нечесаной головы. Он увидел его лишь на миг и не понял, настоящий это пистолет или игрушечный. Спящий даже глаз не открыл.

Асаф снова отошел к выходу.

— Я — Асаф.

— Сергей.

Молчание. Тяжелая одышка, как у глубокого старика.

— Сергей младший. Есть тоже Сергей большой. Спать там. Есть еще еда.

Асаф сказал, что еды больше нет. Потом подумал, что, может, хоть жевательная резинка сгодится, и полез в рюкзак. Пальцы наткнулись на два шоколадных батончика. Мальчик захотел и их разделить.

Рядом с матрасом Сергея Большого валялась тщательно разглаженная фольга из сигаретной пачки и тут же две коктейльные соломинки и несколько опаленных с одного конца кусков туалетной бумаги. Асаф на секунду уставился на них: год назад у них в школьном туалете поймали нескольких семиклассников, куривших героин. Так говорили ребята, и Асаф тоже передавал слух, бывший для него пустыми словами. Потом кто-то из седьмого класса объяснил, в чем фокус: туалетную бумагу поджигают под фольгой, от жара героин сплавляется в каплю, и эту каплю гоняют по фольге, вдыхая дымок.