С Хейердалом через Атлантику. О силе духа в диких условиях

Жорж сказал: «Подожди, пройдет само». Но ничегошеньки не проходило, пальцы уже не сгибались, боль начала иррадиировать по нервам левой руки в плечо и далее в область сердца, я чувствовал себя преотвратительно. Принял две таблетки анальгина, валидол, пирамидон и лег. Меня тряс озноб.

Утихало постепенно. Сначала полегчало правой руке, затем левой. Полное выздоровление наступило лишь через пять часов.

Такова была моя первая встреча с физалией. «Португальским военным корабликом» ее называют потому, что она похожа и на парусник, и на старинный шлем с гребнем, а под водой от нее тянется целая сеть щупалец, иногда десятиметровой длины.

Яд, выделяемый ею, относится к нейропаралитическим. Представляю, каково рыбешке попасть ей в лапы!

Физалия двигалась не торопясь, радужно расцвеченная, этакая франтиха. Злобных чувств она во мне не вызвала, как говорится, я все простил, тем более, что теперь мы знали, чем обороняться.

Снова возвращусь на минутку в прошлый год.

Вторым пострадавшим от щупальца физалии был Норман. Он укреплял «заземление» рации, лазил в маске вдоль борта, а Жорж его страховал и следил, нет ли поблизости акул, и немножко злился, поскольку Норман полез в воду без очереди. Я стоял у весла и вдруг услышал истошный крик, Норман выпрыгнул, как бука из табакерки, на секунду подумалось: «Ну, вот! Дождались! Акула!» – но руки-ноги его были целы и я вздохнул облегченно, хотя радоваться все равно было нечему. Нормана обвило, словно лассо, он пытался отодрать от себя жгучую нить и еще больше обжигался. Подоспел Карло с полотенцем, стал стирать слизь, затащили Нормана в хижину, он стонал, стиснув зубы. Я понимал, каково ему, но также отлично знал, что практически ничем помочь не могу. Дал анальгин, валидол, брызгал аэрозолем, припасенным на случай зубной боли, но все это были полумеры.

Тут Тур вспомнил, что от ожогов мерзкой твари хорошо помогает аммиачный раствор.

Такового на борту не имелось, но выделить его при желании мог любой из нас, и работа закипела, скорлупа кокосового ореха моментально наполнилась, я смачивал ватку и натирал Нормана интернациональным снадобьем. Боль стихла, начался озноб, затем проснулся аппетит, непомерный, как после долгой тяжкой болезни. Потом Норман уснул.

Все-таки вместо пяти часов он промучился три, благодаря радикальному средству. Мы намотали это на ус – и в нынешнее плаванье взяли с собой нашатырного спирту: фабричный аммиак, очевидно, еще действеннее.

Так что плыви, физалия, у тебя свои дела, у нас – свои: мне, например, пора вернуться к тетрадке.

Семнадцатого и восемнадцатого июня я урывками писал свой первый репортаж для «Известий», листал исписанные странички дневника, заново переживал и былой шторм, и былой штиль, и появление голубя Юби, и свидание с мысом Юби, и прыжок Жоржа, и семинар Нормана – иначе говоря, то, о чем вы уже прочли.

Назавтра предполагался сеанс связи: я надеялся, что слышимость на этот раз будет обоюдно хорошая и передам все, что нужно.

Однако судьба распорядилась иначе.