С ключом на шее

– Пардон… – растерянно протянул Нигдеев. – В любом случае – спасибо, что привели его, но теперь… Извините, но время позднее, к тому же, как видите, – он повел рукой в сторону перепачканной Яны, – у нас тут небольшие семейные проблемы…

Яна нервно хихикнула. Ольга выпятила челюсть.

– А мне пофиг на ваши…

Договорить она не успела – из комнаты выскочил дядь Юра с увесистой связкой ключей, с размаху упал на колени перед сейфом и принялся по очереди совать ключи в замок. У Яны мгновенно пересохло в горле. Она бросила панический взгляд на Ольгу – та наблюдала с брезгливым любопытством. Для нее это всего лишь высокий железный ящик, сообразила Яна. Загнанно оглядела прихожую в поисках чего-нибудь увесистого.

– Ты правильно решил, Санек, – горячечно забормотал дядь Юра под звяканье. – Ты… мы сейчас с ней разберемся. И вторая тоже, вторая такая же, ты им, главное, уйти не дай, а потом пацана найдем… Да который же, сколько их у тебя…

Очередной ключ ловко скользнул в скважину; дядь Юра оскалился, и тут Нигдеев очнулся.

– Ты что творишь?! – заорал он. Рванул дядь Юру за ворот, отшвыривая от сейфа. Сидя на полу, тот уставился на Нигдеева с детским изумлением.

– А как? – спросил он.

– Что – как? – хриплым шепотом переспросил Нигдеев, и дядь Юра хитро заулыбался.

– Правильно, слишком шумно. Я думал, тебе так легче будет, не сообразил сразу… – Его рука скользнула во внутренний карман куртки. – Эту первой, она дерется, – деловито сказал он. – Свою подержи пока…

Он плавно, почти изящно поднялся на ноги, и желтое пятно лампочки заплавало в лезвии охотничьего ножа, тусклом от засохшей крови. Длинная обувная ложка в руке Яны со свистом рассекла воздух и ребром обрушилась на дядь-Юрино плечо; ткань куртки разошлась, выворачивая синтепоновое нутро. Дядь Юра завопил, и нож с певучим звоном упал на пол.

– Ты что делаешь? – заорал папа, выдирая у Яны вновь занесенную ложку. Тяжелая ладонь обрушилась на затылок; голова мотнулась, лязгнули зубы, и череп заполнился гулом, сквозь который багрово наливалась, раскалялась до невыносимости боль в прикушенном языке. Сквозь застилающую глаза темноту Яна увидела, как дядь Юра нырнул, подбирая нож, и скользнул к Ольге, зажатой в тесном пространстве у двери. Взвизгнув, та лягнула его, как взбесившуюся крысу. Дядь Юра откачнулся и снова двинулся на нее, высоко занеся нож.

– Что… – тонким голосом выговорил папа и бросился к нему, схватил сзади за локти. – Ты чего…

– Не мешай, – пробормотал дядь Юра и отмахнулся. Забытый в его кулаке нож поплыл сквозь желтый, твердый, как халцедон, воздух, метя кончиком в папин бок. Медленно. Неторопливо. Со слепой, непоколебимой уверенностью. Так не должно быть, успела подумать Яна. Он тут ни при чем, это все не про него, как же так…

Она просунулась в пахнущую потом и луком тесноту, уперлась одной рукой в синтепоновую спину, другой – в костлявую грудь. Что-то чиркнуло по бедру – не больно, но противно, как раз по шраму, так мерзко и страшно, что захотелось завыть. Яна впечаталась в стену.

– Совсем охренел! – Папа заломил дядь-Юрину руку.

Нож упал, и Яна, качнувшись вперед, отшвырнула его ногой под столик. Дядь Юра уперся носом в колени; папа удерживал его за вывернутое запястье, дрожа от напряжения, и его глаза и брови казались белыми на побагровевшем лице. С неимоверным усилием он швырнул дядь Юру на пол и уперся коленом в позвоночник.

– Идиот, – с болью, от которой перехватывало горло, выговорил он. – Что же ты натворил, придурок несчастный…

…Филька почти сразу уходит, пробормотав что-то про бабушку, а Яна играет в ножички, пока теть Аня не загоняет Ольгу ужинать. Только тогда Яна идет домой. Она не знает, сколько времени и вернулись ли папа с теть Светой с работы, да это и не важно. Запястье ноет от тысячи бросков. Коленки гудят от ползанья на корточках. Она так и не сказала Ольге, что Пионер приходил к папе, и тот теперь думает, что это она… Она побоялась. Побоялась, что Ольга вскинет подбородок, дернет носом и окинет ее задумчивым, прикидывающим возможности взглядом.

Яна идет как можно медленнее, но все-таки вскоре оказывается в своем дворе. В своем подъезде. Она долго стоит под дверью квартиры, засунув руку за пазуху и сжимая в кулаке ключ, не в силах решиться снять его с шеи и всунуть в замочную скважину. Невозможно ни вернуться домой, ни уйти. Она стоит, пока на пятом этаже не хлопает дверь. По лестнице рассыпается счастливое тявканье. Слышен дробный стук коготков и следом – быстрые, бодрые шаги.

У Яны только несколько секунд, чтобы заскочить в квартиру или выбежать из подъезда. Нельзя, чтобы ее здесь увидели. Нельзя, чтобы кто-то догадался, что она боится идти домой. Это все равно что наябедничать.