Потом мои мысли пошли по пути смерти Кощеевой, стало еще грустнее. И не сдержала очередной всхлип. Моя рука вздрогнула. Только сейчас поняла, что меня держат за кисть, а дернулась не я, а пальцы Кощея. Они ласково и аккуратно разомкнули мою ладонь и стали разматывать «бинт». Мне было любопытно, что он будет делать с рукой, боль в которой стала уже практически невыносимой. Магия-то не действует. Но даже не подняла голову, с трудом дыша приплюснутым к кровати носом. Раздалось жуткое шмыганье. Нет, лучше подышу тогда ртом. И даже когда моей раны коснулось что-то щиплющее и прохладное, так и не подняла лицо. Совершенно не хотелось, чтобы Кощей видел меня вот такой – раздувшейся, с мешками под глазами и огромным красным носом.
Я прислушалась к ощущениям в руке. Это явно была мазь. Наносилась она по чуть-чуть, сразу снижая боль. А затем Кощей заталкивал мазь уже глубже в рану, хотя вряд ли после этого ножа-кипятильника пойдет заражение. Я все-таки не выдержала и слегка скосила глаза в сторону руки. Это было явно что-то иномирное. Зеленая кашица. Покруче наших обезболивающих. Интересно, почему действует?
– А… – попыталась прохрипеть свой вопрос я.
Но Кощей понял и без слов:
– Ветеринарная.
Я фыркнула. Так как вернула положение кровать-лицо, звук получился неприятным. Но и в душе было как-то не очень. Местная мартышка. Или даже комнатная собачка. Только в таких не было магии. Слезы, минуту назад начавшие затихать, снова полились. Но сейчас я уже обрела способность мыслить и поискать что-то положительное, что отвлечет меня от пускания соплей на местную кровать-стадион.
А из плюсов – это мазь. От наших средств не пришло бы так быстро облегчение. И заживление. Есть у меня предположение, что в прошлый раз такую же рану мне обрабатывали этой мазью. А я, очнувшись после отравления, о ране даже и не вспомнила. И неудивительно. Когда снова резала руку, заметила, что остался только красноватый шрам. Кстати, а откуда у меня нож?
Все-таки не выдержала и снова слегка повернула голову в сторону Кощея.
Сердце резко стукнуло прямо в голову. Такое было ощущение, когда увидела его лицо. Растерянность, отчаяние, решимость. Так редко он не пытался скрыть то, что чувствует. Наблюдать это сейчас оказалось практически болезненным. Но Кощей заметил, что я перестала дышать в кровать, и тут же вернул на лицо невозмутимость. Только глаза меняли цвет то на оттенок светлее, то становились практически черными.
Я поняла, что действительно хотела что-то спросить. Только что? Ах да.
– А как ко мне в комнату вернулся нож?
– Прилетел на подушке. Подушку я отправил назад.
И как-то по голосу сразу поняла, что подушку отправили так отправили. Представляю, как невесело преподавателю было получить в лицо подушкой дружбы. А как иначе, кроме как попыткой примирения, можно понять это подношение Вектора?
Эх, все-таки не наладить мне хорошие или хотя бы терпимые отношения с преподавателями. Как выбираться из этой ямы? И опять потекли чертовы слезы.
– Все еще болит? – Кощей подскочил, прямо как папа. Стоял, смотрел на меня огромными глазами, зарывшись руками в свои волосы. Еще и дергал свои пряди, как будто пытался вырвать. Ну вот, довела своими истериками даже своего невозмутимого соседа.
Встала на четвереньки и поползла от него подальше. Вот не дает выплакаться никак в одиночестве, ирод. Легла на бок, спиной к нему, и продолжила себя жалеть. Как успокоюсь – дальше учиться, выкарабкиваться да сражаться. А сейчас – плакать, и точка.
Меня обняли сзади. Огромные мужские ладони прижали к голому торсу. Как-то сразу стало не до жалости к себе. Но когда-либо мои слезоточивые каналы спрашивали моего мнения? Продолжали извергать потоки. И это тогда, когда в спальне, на огромной кровати, мы лежим с Кощеем в обнимку. А на нем только рваные шорты. Да сестра уржется, если узнает!
А увижу ли я ее снова?
Бессмертный перевернул меня на спину и всей своей огромной жилистой громадой навис сверху.
– Что случилось?
Ой, все. Вот как будто сейчас скажи – и все решится. Эти мужчины такие смешные. Тем более уже просила помочь вернуться, но никто не помог. И этот самый, кто сейчас окружил своим жаром тоже. Никто.