С куклами к экватору

Новое учение понравилось властелинам, которые, конечно, не собирались применять его к себе. Их устраивала религия, рекомендовавшая подданным «нравственный» образ жизни, пассивное примирение с любой участью, причем не требовался дорогостоящий церковный аппарат устрашения. Властелинами они родились, по-видимому, в награду за хорошее поведение в предыдущем существовании и потому претендовали на покорность подданных. Подаяния, раздаваемые скромным проповедникам типа Будды, были в общем весьма незначительным капиталовложением для поддержания зарождавшегося строя.

В течение тысячелетий еще кое-что изменилось, в буддизм пробрались древнеиндийские боги, оказавшиеся не столь мертвыми, как думал Будда. Небо, ад, рай, суеверия и чудеса, тайные науки, строгая иерархия священников, роскошные храмы, богатые монастыри, десятина, пожертвования, налоги — и вот пессимистическая, исключительно интеллектуальная философия основоположника буддизма превратилась в религию. Религию, стремящуюся не столько к нирване, сколько к земной власти.

Подлинный ли святой зуб в Канди? Это неизвестно. Но известно, что кусает он пребольно.

СТЕРИЛИЗОВАННОЕ ИСКУССТВО

Древнее искусство главным образом религиозного происхождения, но для нас, его современных поклонников, это большей частью безразлично. К восприятию древнего искусства мы подходим так же деловито, как к еде кольраби. Сначала моем его в целях гигиены, отрезаем корень, из которого оно выросло, листья, которыми дышало, и несъедобную кожуру, оберегавшую мякоть. И лишь оставшееся интересует гурманов и эстетов.

Правилен ли такой подход? Если бы я был его безоговорочным сторонником, то привел бы следующие аргументы. Должен ли каждый, надевая кожаные ботинки, задумываться над тем, что в этой коже до него ходил кто-то другой? Должен ли посетитель выставки в Манеже все время помнить, что там когда-то вправду гоняли потных лошадей?

Воспоминания о прошлом часто нежелательны. Любитель музейных экспонатов будет, вероятно, потрясен, увидев, как они практически употребляются. То есть, узнав, что некоторые люди воспринимают их не только эстетически, а, например, молятся на них.

Мы отправляемся в храм посмотреть знаменитую роспись над алтарем и обнаруживаем у входа табличку с запрещением осмотра во время богослужения. Против этого не возразишь, наше отношение к росписи могло бы действительно помешать религиозному человеку. А спрашивал ли кто-нибудь нас, не мешает ди нам отношение верующих?

В Чехии, например, эстета раздражает вышитая скатерка, положенная наивным почитателем на алтарь под росписью. Или дешевая вазочка с восковыми цветами. В других странах обстоит еще хуже. В Европе, причем вас удивило бы, в каком высоко цивилизованном крупном городе это было, я видел распятие, нижняя часть которого была мокрой от слюны, и все-таки, чтобы приложиться к нему, туда непрерывно протискивались все новые и новые верующие. Неподалеку от христианского поселка в Америке я видел тысячелетнего майского идола, обрызганного свежей кровью принесенного в жертву животного. Но самое странное пришлось мне наблюдать во время описываемой поездки по Азии: в одном с научной точки зрения безукоризненном музее я увидел среди коллекций живого ламу. Он сидел там, скрестив ноги, спокойно молился и сжигал ароматические палочки, торчавшие между пальцами одного из выставленных богов.

Перед Венерой в Лувре или Вышебродской мадонной в Пражской галерее вы ничего подобного не увидите. Но не заблуждайтесь: людей, относящихся к определенным произведениям изобразительного искусства, как к предметам культа, в мире пока еще больше, чем нас, остальных. Однако соотношение сил многообещающе меняется. Возможно, что недалек тот день, когда дирекция какого-нибудь музея укрепит подле произведений искусства всего мира таблички, на которых известная надпись «Не трогать руками!» будет дополнена словами: «И ни в коем случае не использовать для религиозных целей. Хотя бы во время посещений любителей искусства».

Любителя произведений религиозного искусства подстерегает еще один удар. Он убеждается в том, что эти произведения часто крикливо разукрашены, размалеваны, порой недалеко ушли от уровня цирка или ярмарки, просто вульгарны. Благородную красоту, за которую эстеты готовы иногда жизнь отдать, придает им налет времени; пожухшая поверхность, выцветшие краски, выступившая на поверхность структура дерева, металла, камня, любопытное повреждение, вызванное непочтительным обращением.

Мы почти не можем представить афинский Акрополь в его первоначальной окраске. Видевшие его при ярком солнце или при волшебном свете полнолуния скажут, даже не считая это бессмыслицей: «Эти скудные, разбитые части образуют идеальное целое». При этом они пренебрегают свидетельством историков, что кариатиды Эрехтейона были раскрашены. Нам кажется, что они выглядели бы как столбики карусели…