Читаем С Лазурного Берега на Колыму. Русские художники-неоакадемики дома и в эмиграции полностью

С Лазурного Берега на Колыму. Русские художники-неоакадемики дома и в эмиграции

И все же «черный автопробег» оказался поразительным испытанием и приключением. Автомобилисты отправлялись в путь в четыре часа утра и двигались до семи вечера. Художник Яковлев приспособился в конце концов рисовать на ходу…

Пустыня Сахара, Судан, Нигер, Чад, Французская Экваториальная Африка, Бельгийское Конго, Мозамбик, Мадагаскар… Машины проходили там, где никогда не ступала нога европейца, и путешественники догадывались, что совсем скоро этот веками и тысячелетьями сложившийся и, не всегда понятный им уклад жизни, весь этот мир традиций исчезнет с лица земли, что «от тайн Африки скоро не останется и следа». «Старый мир задыхается, — писал в своем дневнике Жан-Мари Хаардт, — чтобы завоевать пространство, он уничтожает расстояния и… очарование неизвестности».

Но пока — вот она вокруг, другая цивилизация, другой мир, столь нелегкий, но такой загадочный, волшебный… Завзятый путешественник-художник Саша Яковлев снова, как шесть лет назад где-нибудь, на Ошиме, упивается здешней экзотикой — природой, людьми, зрелищами: людоеды из деревни Банда, церемония Ганза в деревне Бамбари, опасные пигмеи из джунглей…

Да что там художник! Сам почтенный начальник экспедции Жан-Мари Хаардт и его помощник его Одуэн-Дюбрей взволнованно сообщают в своем деловом дневнике путешествия:

«На высоте Тарати появляются дюны: они волнуются, как громадные светлые волны… подъезжаем к Джебел-Куркуру, — мрачной местности, которая считалась очень опасной в прежние времена, так как грабители пустыни имели обыкновение устраивать здесь засады.

Небо уже покрыто звездами…

…Наше продвижение достаточно быстро для того, чтобы поднять с земли мельчайшую пыль, в которой яркий свет мощных фар порождает причудливые картины… Сахара хочет сбить нас с пути. Скверная дорога превращается вдруг в прекрасное шоссе Франции. Иллюзия столь сильная, что необходимо быстрым поворотом руля вывести машину из облака пыли и таким образом вернуться к мрачной действительности…

…Часто в пустыне дует сильный ветер при самой высокой температуре окружающего воздуха. И тогда к небу поднимаются целые столбы раскаленной пыли».

Вот в этих столбах пыли, в этой испепеляющей жаре и духоте, в автомобильной тряске ухитрялся работать неунывающий Саша Яковлев.

Впоследствии он не очень любил рассказывать о трудностях работы, но однажды среди его слушательниц в Париже оказалась обладавшая (как почти все мирискусники) неплохим слогом коллега-художница Анна Петровна Остроумова-Лебедева, которая позднее вспоминала о Саше в своих «Автобиографических записках»:

«Он мне рассказывал, как ему трудно было работать. Вставали они в четыре утра и сразу выезжали. Проехав несколько часов, делали остановку на два часа, потом опять ехали и так далее. Он мог работать только во время остановки, конечно, без всяких удобств. Его «модели» при виде экспедиции разбегались во все стороны, и иногда очень трудно было заставить туземцев позировать. Он много видел. Он видел разнообразнейшие пейзажи. Пустыни, поросшие кустарником. Пустыни, покрытые только песком. Потом оазисы с роскошной, сказочной растительностью. Он говорил, как красиво было наблюдать издали сверху течение какой-нибудь реки в пустыне. Вдоль ее берегов узкой полоской тянулся чрезвычайно густой лес, следуя извивам реки, и так был тенист и густ, что напоминал туннель. В этих лесах им встречались дикие звери: газели, буйволы, слоны, обезьяны. Там был целый ряд портретов вождей африканских племен, их военачальников, жен, детей, женщин, девушек, юношей… сколько типов и какое разнообразие!»

Уже очень скоро африканские портреты Яковлева получили высокую оценку посетителей выставок, собратьев по искусству, искусствоведов. Художник В. Воинов сравнивал выразительность африканских рисунков Яковлева, его умение прочувствовать структуру модели и схватить характерное — с виндзорскими рисунками Ганса Гольбейна. «Выявление характерного, — писал Воинов об этих работах в «Красной панораме» (1928 год), — основано у художника, прежде всего, на переработке объемной формы, что и составляет главный стержень, «художественную идеологию» его искусства».

В 1928 году русский художник еще мог представить себе и иной вид идеологии, чем «марксистско-ленинская». В середине века Остроумова-Лебедева упомянула лишь о разнообразии африканских типов у Яковлева. Журнал «Искусство» смог остановиться на наблюдении Воинова лишь 60 лет спустя (в статье В. Бабняка):

«…своеобразная канонизация собственных выразительных средств, культ формы не заслоняют у Яковлева типическое разнообразие…»