С Лазурного Берега на Колыму. Русские художники-неоакадемики дома и в эмиграции

Вот, наконец, и сонный остров Мадагаскар — ни огромных деревьев, ни львов, ни носорогов, ни слонов, зато разноцветные птицы и бабочки. А вот и Тананарива, «деревня в тыщу домов», совсем недавно открытая для себя французскими художниками — и Пикассо, и Леже, и Браком, и Майо.

Яковлев устраивает здесь последнюю свою африканскую выставку, и местный критик (а здесь есть уже и критики) объявляет его «русским Гогеном, которому доводилось читать Толстого, Достоевского, Тургенева и Бунина». Браво, Мадагаскар: многие ли из парижан слышали об эмигрантском писателе Бунине?

Яковлев писал на Мадагаскаре портреты местных жителей, и под одним из них благодарный мальгашский житель сделал благодарственную подпись, которой Каролин Хаардт завершила свой яковлевский альбом: «Все проходит, кроме искусства. Спасибо Вам за то, что мои черты смогут остаться бессмертными».

Уже и на Мадагаскаре парижане начали праздновать завершение своей экспедиции, а уж по возвращении в Париж торжества эти приняли небывалый размах, Андре Ситроен был опытный мастер пиара.

В марте 1926 года в парижской Опере, а потом в театре Мариво демонстрировался фильм об экспедиции, имевший огромный успех. В театре Мариво документальный фильм (с Сашиным участием, конечно) шел добрых полгода. На одном из сеансов побывал даже старый президент Франции Поль Думер (тот самый, которого шесть лет спустя застрелил в центре Парижа косивший под психа подозрительный русский «националист», совершивший перед этим вполне подозрительную поездку в Москву).

Надо признать, что успех африканской экспедиции, затеянной блистательным «французским Фордом» Андре Ситроеном (даже если в отличие от арийца-антисемита Форда он был просто сообразительный одесский еврей Цитрон), — успех этот был не только коммерческим, но и научным. В этом смысле он похож был также на египетскую экспедицию Наполеона (проигравшего англичанам все, что можно было проиграть, но сильно продвинувшего вперед науку). Не говоря уж о документальном фильме и тысячах метров отснятой кинопленки, экспедиция привезла многочисленные экспонаты, привезла животных и птиц (800 разновидностей птиц, 15 000 насекомых), привезла 800 фотографий, а также полтысячи картин и рисунков, сделанных штатным художником и этнографом экспедиции Александром Яковлевым.

5 мая в галерее Шарпантье (на улице Фобур-Сент-Оноре) открылась выставка африканских работ Александра Яковлева. Художник отобрал их для выставки около трех сотен. Газеты и журналы (вплоть до самых серьезных, вроде «Журналь де деба») увенчали русского героя лаврами победителя. Критик «Голуаз» Робер-Рей сравнивал его с Давидом и Энгром, напомнил о его петербургской школе, не забыл упомянуть Шухаева и Сорина. «Прямой потомок Давида и Энгра месье Яковлев, — писал Робер-Рей, — продолжает линию тех художников, что еще при Луи-Филиппе сопровождали южные экспедиции…»

В октябре 1926 года в одном из павильонов Лувра открылась выставка «Черного рейса». Шумный успех имела та же выставка в Бельгии, где Яковлева знали и раньше. Теперь Александру Яковлеву были заказаны иллюстрации к новому роскошному изданию нашумевшего гонкуровского романа Рене Морана об Африке («Батуала»).

Конечно, шумный успех африканских выставок и в галерее Шарпантье, и в Лувре, и в Брюсселе не был неожиданностью. Он был подготовлен полутора десятилетиями моды на «негритянское искусство» в Европе и, в первую очередь, в Париже. Если в 1910 году Пикассо и Брак «открывали» негритянское искусство, то в 1923, оформляя спектакль «Сотворение мира», Леже попросту скопировал африканские одеяния. В те послевоенные «безумные годы» негритянский джаз звучал в Париже на каждом шагу. Так что выставка «Ситроена» и Александр Яковлев, оказавшись в нужное время в нужном месте, лишь способствовали углублению моды на все «негритянское».

В конце 20-х годов даже большевистская Россия не осталась в стороне от ситроеновско-яковлевских торжеств. И то сказать, было кому похлопотать о них и в Москве — от Игнатьева и Вожеля до Андре Ситроена. Дошло до того, что в 1928 году Александру Яковлеву устроили выставку в стенах его родной Академии, в Петрограде, уже, впрочем, переименованном в Ленинград. Яковлев участвовал и в тогдашней выставке современного французского искусства в Москве. А еще через год вышла в Ленинграде в русском переводе Таубе книжка Хаардта (Гаардта) и Одуэн-Дюбрея «На автомобилях через Африку». Так что, не следует принимать всерьез поздние (уже американские) рассказы знаменитой Сашиной племянницы о неком исконном «антибольшевизме» или «антисоветизме» семьи «дворян Яковлевых».

Саша Яковлев с такой же дружеской беспечностью общался в петроградские и в парижские годы с пробольшевистской публикой, как и с представителями высокой аристократии (и французской, и итальянской), с новыми и старыми миллионерами.