С Лазурного Берега на Колыму. Русские художники-неоакадемики дома и в эмиграции

Так или иначе, экспедицию Ситроена не подпустили к советской границе, а Саша Яковлев и его друзья стали, если можно так выразиться, «невъездными» (персона нон грата). Это грозило изменением маршрута автопробега, изменением многих планов, но Яковлев и его друзья решили не отменять долгожданную экспедицию. Вообще, они, похоже, не сильно испугались угрожающей московской акции. И напрасно. За год с небольшим до описываемого события стал «невыездным» знаменитый советский поэт, который собрался во Францию делать очередное брачное предложение племяннице Саши Яковлева Татьяне. Ему впервые отказали тогда в заграничном паспорте, и он испугался. Он лучше, чем беспечный Саша Яковлев, знал обычаи тех времен и советскую тайную полицию, дневавшую и ночевавшую в семейном гнездышке его возлюбленной Лили Брик. Маяковский понял, что он на пути к гибели, и он не ошибся. Беспечные ситроеновские путешественники решили, что им придется чуток исправить маршрут, а дальше — снова дорога, приключения, ветер странствий, экзотика, новая слава… Они были свободные люди, ни один из них (даже русский Саша, так своевременно покинувший Петроград), никогда не видел колючей проволоки лагерей и не глядел в ясные глаза товарища Ягоды…

Новый маршрут шел через памирские перевалы, через Гиндукуш… Он был невероятно труден. Однажды для переправы через горную речку им пришлось разобрать машины, перенести их на руках, а после переправы собирать снова. Были высокогорные перевалы на высоте около 5000 метров, были обледенелые дороги и многометровые слой снега по краям дорог…

Жан-Мари Хаардт поделил экспедицию на две группы. Одну из них (носившую название Китай) возглавил высокий красавец Виктор Пуан, заядлый путешественник и морской капитан; вторую — сам Хаардт. В экспедиции были теперь видные ученые — археолог Жозеф Акин и философ Тейар-де-Шарден. К себе в машину Хаардт взял лучшего из попутчиков и друзей — Сашу Яковлева. Их группа называлась Памир. Ну да, Памир, мечта московского бродяги-интеллигента…

Кто ж из московских молодых работяг или младших научных сотрудников, влача жизнь в непрестанном восьмичасовом перекуре, не разрывал дешевую пачку паршивых советских сигарет «Памир», не вспомнив, что вот ведь, есть где-то на свете Памир? И кто из пишущей братии, встретив в цедеэловском буфете молодого загорелого прохиндея Давку Маркиша, не спрашивал его с завистью:

— Опять с Памира?

— Конечно. Памир, Джиргаталь, Даштиджум… Рай интеллигентного человека…

Наш институтский преподаватель английского Лев Перлин лазил на Памир вместе с безжалостным большевистским прокурором.

Из первой же поездки в Душанбе я вырвался на Памир… Потом снова и снова. Во второй раз я добрался в крошечном чешском самолете из Душанбе в Рушан и начал скитаться по бедным памирским кишлакам. В третий раз все было еще сказочней. Накануне поездки, в Душанбе, за чайным столом у художника Володи Серебровского и его матушки-балерины (о, это был главный душамбинский художественно-богемный салон) я познакомился с прелестной девушкой-памиркой и сказал ей, что наутро улетаю на Памир, в Рушан.

— В Рушан? Вечером позвоню дяде, и он вас встретит в аэропорту… Боже мой, да какой там был аэропорт в те дни в Рушане! Лужайка с тощими козами, два-три вертолета, деревянная будка сортира…

Но дядя был настоящий: высокий, мушкетер в штатском, в ярко начищенных сапогах. Он был начальник районной милиции, и его шофер с газиком дожидались московского гостя у обочины поля. Однако меня (гостя) при высадке надолго отвлекли загоревшие дочерна парни в телогрейках, которые грузили какие-то ящики в салон большого вертолета.

— Куда летим? — спросил я у одного из этих парней, чьи обгорелые лица и засаленные фуфайки свидетельствовали о давнем отрешении от всех благ цивилизации.

— На Сарез, — сказал парень и ушел в пустое сарайное брюхо вертолета.

— Боже мой, на Сарез…

Там когда-то, три четверти века назад сильно тряхнуло у кишлака Сарез: вершина горы упала в реку Сарез, перепрудила ее наглухо, и вот стала вода собираться в ущелье. Долго-долго прибывала вода, пока не спохватились люди ученые… Там было уже большое Сарезское озеро глубиной в километр, и люди умные без труда представили, как однажды, прорвав запруду, ринется эта масса воды в долину и все смоет на своем пути — и старинные кишлаки, и людей, и скот. Так возникла «проблема Сарезского озера». Над ее решением тщетно бились всякие геологи, гидрологи, лимнологи, поселившиеся в палатках на льду озера в самом сердце Памира.

— А мне можно с вами? — спросил я у дочерна загорелого парня, когда он вышел из трюма за новым ящиком.

— Почему ж нет… — сказал он беспечно.

Начальник милиции, подошедший к нам и представившийся, счел мою импровизацию разумной и проявил полное понимание.

— Когда еще туда слетаешь? Может, никогда… — сказал он. — Редкий случай. А когда вернешься, я еще тут буду. Куда денешься…

И я полетел…