С любимыми не расставайтесь!

– Ну вот, так и знала!.. Бузыкин, совесть у тебя есть? Наконец мне дали серьезную работу! Что же мне – идти отказываться?

– А что же тебе от меня-то надо? – спросил Бузыкин.

– Я хочу, чтобы ты не считал, что с моей стороны это свинство.

– Ладно, это не свинство.

Он пошел дальше.

Варвара шла за ним.

– Тогда слушай, Бузыкин. Ты еще не начал? Может быть, у тебя есть какие-нибудь наброски? Я бы воспользовалась?

– Что?.. А полы помыть тебе не требуется? А то я вымою, ты только свистни!

Оставил ее, пошел дальше.

Теперь, однако, он шел совсем иначе. Он прихрамывал как участник больших сражений. Он смотрел на встречных орлино. Он отвечал на приветствия приказным голосом.

Углядев в коридоре Шершавникова, который беседовал с пожилым профессором, Бузыкин направился к ним. Он почтительно поздоровался за руку с профессором. Шершавников рассеянно протянул ему руку:

– Здорово, Бузыкин!

– А вот вам я руки не подам, – сказал Бузыкин.

Шершавников не понял:

– Почему?

– Потому что вы мне глубоко антипатичны.

Лицо у Шершавникова затвердело.

– Не идет тебе это, Бузыкин. Не идет.

– И все-таки, Шершавников, прошу тебя на будущее. Не ставь себя в глупое положение.

Он попрощался за руку с профессором и сурово захромал в аудиторию.

Студенты занимались своими кропотливыми делами.

Бузыкин сел за стол, принялся проставлять зачеты. Зачетную книжку протянул и Лифанов.

– Андрей Павлович, у нас тут недоразумение произошло. Помните, вы поставили мне зачет?

– Ну, помню.

– Так число-то вы проставили этим годом, а надо было тем годом. И теперь мне стипендию все равно не дают. Ведь не сдал-то я за прошлый семестр!

Бузыкин поднял голову.

– Слушайте, Лифанов! В хартии переводчиков говорится, что перевод в современном мире должен способствовать лучшему пониманию между народами! А вы будете только разобщать! И прошу иметь в виду всех! Никаких поблажек не будет! Никаких!

Он ехал в «Запорожце». Евдокимов был за рулем.

Машина остановилась.

– Помочь? – спросил Евдокимов.

– Чего там, у меня две рубашки, – сказал Бузыкин.

Вошел в развороченную комнату. Сразу увидел лист бумаги, приколотый к стремянке.

Написано было красиво, фломастером:

«Андрей, я ушла. Освобождаю тебя от прощания с красивыми словами».

Он вышел на балкон, свернул записку в трубку, крикнул в нее как в рупор:

– Володя, тебе повезло, живи один! Она сама ушла!

Машина развернулась, уехала со двора.

Он вернулся в комнату. Решил передвинуть письменный стол, чтобы можно было ходить по комнате. Но стол был дряхловат, ножка подкосилась, книги рухнули на пол. Стал собирать – зазвонил телефон.

– Бузыкины! Вы когда-нибудь кончите базарить?

– Кто говорит?

– Снизу говорят!

– А в чем дело?

– А в том, что у нас тут люстра качается!

Чувство обиды и мести не оставило Бузыкина. Он взял чашку, приподнял ее и бросил на пол. Она звонко раскололась.

Снизу застучали в потолок.

Бузыкин стал искать, что бы еще швырнуть, но в это время вошел сосед, Василий Игнатьевич. Он был тих и вежлив.

– У тебя дверь настежь.

– Так надо.

– Билла отпустили?

– Отпустили.

– Обо мне треп был?

– Был.

– А чего?

– Ты портвейн с водкой мешал?

– А им какое дело?

– Значит, есть дело.

– Да там полбутылки и было всего, – оробел сосед. – Портвейна.

– Какая разница.

С лестничной площадки крикнули:

– Деда! Иди, тебя бабушка зовет.

Сосед совсем увял.

– Уже сообщили. Я говорю ему – пошли домой. А он – коктейль, коктейль. Хиппи лохматые. (Ушел.)

Бузыкин перелез через диван, пошел в комнату жены, подальше от людей. Включил по пути телевизор, загремела музыка.

Тахта гола, постель убрана. Только подушка осталась. Просторно и свободно стало в доме. Он стал подплясывать под телевизионную музыку. В этом просторном и пустом мире можно было подплясывать как угодно, никто не увидит. Он посматривал на себя в зеркало. Ему хотелось быть сейчас еще более неуклюжим, бестолковым, загнанным, чем он был в жизни. Вы другие? Вы умные, деятельные, удачливые? Вам повезло. А он – вот такой. Просто подплясывает. Один. И судить некому.

Зазвонил телефон…

Он снял трубку.

– Андрюша, это я.

Это был голос Аллы. Робкий, виноватый. Это был голос прежней жизни. Ответить значило отозваться на него. Он молчал. Но молчать было больше нельзя.

– Да, – сказал он.

– Ты мне звонил?

– Да, – не сразу ответил Бузыкин.

– Ты решил что-нибудь?

– Да…

– Правда?

– Да.

– А у нас тут аппарат сломался. Зато теперь починили, у меня стоит свой, в комнате. Вот, послушай!

Она поднесла трубку к телевизору. Не знала, что у него там – та же музыка. Все плохое уходило из ее жизни в прошлое. Больше не будет этой постылой спешки, отсюда – туда. Теперь покой, теперь счастье…

Бузыкин устало опустил трубку на колени. Кто-то вошел в дом. Это была Нина.

– Андрей, ты правду мне сказал? – спросила она. – Там действительно все кончено?

– Да.

Нина поставила чемодан, прислонилась к вешалке. Все обиды и унижения, годы обид и унижений становились прошлым. Устала она, устала. Но теперь, что бы ни предстояло им впереди, будет счастьем…

Из телефонной трубки Бузыкин услышал:

– Эй, где ты там?

Бузыкин поднял трубку к уху.

– Хорошо, записываю. Завтра в девятнадцать ноль-ноль кафедра.