С любимыми не расставайтесь!

– Да, да… – Пташук мялся, не уходил. – Андрей Павлович, и еще. Алла Михайловна просила вам сказать, чтобы вы больше к ней не приходили. Такая нелепая миссия…

В дверь, мимо Пташука, протиснулся сосед. Он был подавлен, встревожен.

Когда Пташук, простившись, ушел, сосед спросил:

– Это кто?

БУЗЫКИН. Пташук.

СОСЕД. Из милиции?

БУЗЫКИН. Нет.

СОСЕД. Палыч, беда. Биля в вытрезвитель замели.

БУЗЫКИН. Зачем?

СОСЕД. После грибов пообедали – пошли в гастроном. Не хватило. Опять сходили. А там дружинники. Я говорю им: это профессор! Из Англии! Они ржут. Он в ватнике, я ему ватник подарил…

БУЗЫКИН. Где он сейчас?

СОСЕД. В пятом, у поликлиники… Я же их нормы не знаю, он хочет – беру, а то подумает, мы жмоты. Беги, Палыч, там до девяти.

БУЗЫКИН. Сейчас не могу. Жена на работу пошла отпрашиваться, а я сейчас соберусь – и в аэропорт. Вернусь – схожу.

СОСЕД. Я же тебе толкую, там в девять перерегистрация. Ему пятнадцать суток, а мне телегу на работу. Кто поил? Харитонов… И ты, – со значением добавил он.

БУЗЫКИН. Ладно.

СОСЕД. Ну, я пошел. Там трубы привезли… Если про меня будут спрашивать – молчи. Только оденься, а то подумают, что ты тоже…

Бузыкин сидел перед столом дежурного милиционера. Тот спрашивал:

– Фамилия?

– Флетчер.

– Имя?

– Билл. Два эл.

– Отчество?

– Не знаю.

– Что же вы, свое отчество забыли?

– Это не мое, это его.

– А я вас спрашиваю. У него же нет документов, с кого я буду штраф брать?

Бузыкин, с трудом собравшись:

– Бузыкин, Андрей Павлович…

– Имя?

– Прошу вас, нельзя ли побыстрей, у меня дочь улетает…

Бузыкин под руку вел Билла по коридору гостиницы. Вид у англичанина был помятый, он в ватнике, ворот рубашки расстегнут, в руках резиновые сапоги.

БУЗЫКИН (коридорной). Триста двадцатый, пожалуйста.

КОРИДОРНАЯ. Его нет. Он не ночевал сегодня.

БУЗЫКИН. Это он.

БИЛЛ. Это я.

КОРИДОРНАЯ. Не мутите голову, там иностранец живет.

БИЛЛ. Это я иностранец.

БУЗЫКИН. Побыстрей, пожалуйста, я опаздываю.

Коридорная пригляделась.

Не узнать… – дала ключ.

Бузыкин быстро повел профессора в номер.

БИЛЛ. Там было много новых слов. Я запомнил.

БУЗЫКИН. Хорошо, хорошо.

Билл рухнул на кровать.

Я алкач, да?

БУЗЫКИН. Алкач, алкач.

БИЛЛ. А ты – ходок.

БУЗЫКИН. Ходок я, ходок.

БИЛЛ. Хорошо сидим…

По зданию аэропорта Бузыкин бежал с коробкой к справочному бюро.

– Товарищи, простите. Товарищи, простите, у меня самолет улетает, – пробился к окошку. – На Норильск не улетел?

– Вон на Норильск. Летит.

Дождь все лил. Автобус ехал по шоссе, разбрызгивая воду.

Бузыкин сидел рядом с Ниной, смотрел в окошко.

– Вот и остались мы одни.

– Не мы, а я.

– И я.

– Не надо, Андрюша. Ты, наверное, сейчас думаешь: раз Леночка уехала, значит, я теперь осталась одинокая, несчастная, и ты теперь обязан быть рядом, опекать… Наоборот! Я все это время унижалась, боролась за тебя только потому, что не хотела травмировать Лену. А теперь ты свободен! Живи как хочешь! Если честно, мне даже лучше, чтобы ты ушел. Я тебя боюсь! Все время думаю: вот сейчас он что-нибудь соврет. Вот что-нибудь соврет!.. Ведь так можно с ума сойти. В конце концов, я тоже буду свободна…

– Нина. Там у меня все. Было. Но теперь – все. Прости.

Не сразу она поверила. Не сразу даже поняла это. А когда поняла, слезы покатились по щекам.

Чтобы как-то объяснить это, укорила:

– Хоть сегодня-то мог прийти бы вовремя… Леночка так тебя ждала! «Где отец? Где отец?..»

– Да меня в этом чертовом вытрезвителе промурыжили.

Вспомнить бы ему, что вытрезвитель – тема опасная.

Жена поднялась.

– Выпусти меня.

– Постой! Я же говорю, что я был в вытрезвителе! Это Билл был в вытрезвителе!

– Товарищ водитель, прошу вас, остановите машину!

– Товарищ водитель! – рванулся за ней Бузыкин. – Не надо останавливать!

Автобус все же остановился. Она выскочила. Бузыкин за ней. Она увидела такси, подняла руку. Бузыкин схватил ее за руку.

НИНА. Не трогай меня!

БУЗЫКИН. Нина. Я был в вытрезвителе. Клянусь Леной.

НИНА. Клянешься Леночкой! Когда она сейчас там… в воздухе!

Стукнула его по физиономии – сильно, так, что у него мотнулась голова. И снова подняла руку.

Машина остановилась. Она села. Бузыкин остался один. Пошел к городу. На дороге валялась картонная коробка. Наподдал ее. Но тут же запрыгал на одной ноге. Вернулся, хромая, развернул коробку – в ней лежал кирпич.

В институте на лестнице стояла Варвара.

– Что с тобой? Бузыкин! Почему хромаешь?

– Так надо, – сказал он.

– Ну, Бузыкин, ты сейчас упадешь. Знаешь, что сказал Веригин? Что мои переводы стали лучше твоих.

– Поздравляю.

– А знаешь, почему я сюда притащилась?

– Ну.

– На Скофилда в плане ты стоял?

– Ну.

– Передали мне… Как ты к этому относишься?

Вот это Бузыкина подсекло. Это было несправедливо, нечестно, глупо, нелепо, больно! И главное, если бы это произошло само по себе, без его участия, помимо него! Но нет, он сам все устроил, сам этого добился. Как дальновидный, но сумасшедший гроссмейстер тщательно готовил себе мат… Как он к этому относится?

– Отрицательно.