С любимыми не расставайтесь (СИ)

Я стащил с себя все до последней нитки и повалился на неубранную постель (хвала небесам, моя смехотворная аккуратность была побеждена сегодня утром элементарной нехваткой времени: я жутко опаздывал, как обычно, бессовестно и тупо проспав). В памяти всплывала его улыбка, откровенно похабная и вызывающая в горле спазм. Его худое тело маячило перед закрытыми веками, и меня швыряло в жерло вулкана. Его волосы черными змеями обвивались вокруг моей шеи, впиваясь в кадык тысячью жал, жадно вытягивая остатки силы.

Я так и заснул, охваченный жаром и высосанный до дна, а проснулся с залитым спермой животом и желанием сдохнуть.

***

Однокурсник психовал и злился, наблюдая мою затяжную чернуху.

— Да что с тобой?! С жиру бесишься! Один из самых перспективных студентов на курсе, несмотря на свои вечные гребаные загулы. Хатой родители обеспечили — по общагам не надо жаться. Бабы с ума сходят. У тебя, случайно, член не с нарезками? Чего тебе не хватает?!

— Михель, не рви душу.

— Не рви… Ты влюбился, что ли?

— Отстань.

— Хочешь, я у тебя поживу? Хоть срач этот разгребу. Невероятно!

Он окинул взором запущенную кухню: горы немытой посуды, пивные бутылки, грязные полотенца… Это было так на меня не похоже.

— Ты когда в последний раз менял постельное бельё? Блевать хочется!

Две недели я сплю на этой измятой, посеревшей постели и каждую ночь кончаю, медленно сходя с ума от тоски.

— Сегодня сменю.

— Знаешь… — Мишка вдруг стал очень спокойным. — Я не понимаю, что сбило тебя с толку, но выглядишь ты жалко. Подумай об этом.

Он ушел, а я подумал.

Действительно, выгляжу я не очень. Почти не хожу в институт, и пропуски отольются мне ой какими кровавыми слезками.

Я позвонил Михелю:

— Встретимся завтра на лекции. А потом сгоняем в киношку. Идет?

— Я подумаю.

Он был рад моему возвращенью.

*

Я не проспал — редкий случай. Вчера, как и было обещано Мишке, я освежил постель, перемыл до вкусного хруста посуду, отдраил полы, пропылесосил, принял душ и упал на чистые простыни, чувствуя себя полностью выпотрошенным, но живым впервые за две недели.

Михель прав — я опустился. Пора снова подняться.

Спал я крепко и вскочил по первому же писку будильника.

И в автобусе увидел его.

Мне оставалось ехать две остановки, когда мимо меня в глубину салона протиснулось жесткое тело, обдав остро-пряным запахом пота и тончайшим, почти изысканным — крема после бритья. Столь странная смесь ароматов удивила, и я с интересом повернул голову в сторону её обладателя.

Мой член сладко дернулся, и затвердели яйца. В позвоночник вонзились тысячи острых игл. Дыхание перехватило. Глаза обожгло.

Он остановился неподалеку, ухватившись за поручень, и я, слабея с каждой минутой, впился взглядом в слегка изможденный профиль: копна кудрей, острые скулы, прямой, невероятно красивый «крылатый» нос. И кожа, как у ангела — сахарная…

Я понимал, как глупо выгляжу со стороны, пожирая его глазами. Но я бредил им две недели, и мне было наплевать, что обо мне могут подумать.

Он ни разу не повернул головы в мою сторону, хотя, я готов был в этом поклясться, чувствовал мой воспаленный взгляд. Узнал? Да нет, быть этого не может… Кто я для него? Короткий гудок уходящего пригородного электропоезда.

Я пробрался к выходу, едва не пропустив свою остановку.

В голове клубился едкий паровозный дым. Пахло мазутом и раскаленным железом. Меня сбило и расплющило всеми двенадцатью вагонами.

Но я сделал вид, что жив. Я же пообещал Михелю.

Я даже записывал лекции.

Я даже сходил в кино, а ближе к ночи позвонил знакомой девчонке, и она живенько прицокала каблучками к двери моей квартиры. Я старательно трахал её душистое, холеное тело, умирая от невозможности уткнуться носом в потные волоски глубоких мужских подмышек.

Через три дня я снова его увидел.

Он неторопливо прогуливался неподалеку от моего института, засунув руки в карманы потрепанной, неопределенного цвета куртки — самой дешевой и уродливой, которую только можно отрыть на помойке, названной вещевым рынком. Его брюками можно было спокойно вымыть полы в наших не блещущих чистотой аудиториях. Но! На удивительно гибкой шее болтался завязанный небрежным узлом брендовый шарф, даже на первый взгляд охуительно дорогой.

Он взглянул на меня в упор, и я, вмиг превратившись в нечто бесформенно-жидкое, вязкое, просочился прямо на дно его удивительных глаз. И остался там вечным пленником.

Кажется я пытался что-то пробулькать. Наверное, «привет, как дела?»

Но он вдруг оскалился и процедил, задохнувшись от необъяснимого бешенства:

— С-сука…

А потом развернулся и исчез, прихватив с собой мою потерявшую форму сущность.

Ровно месяц я сгорал, а потом выгорел и в который раз попробовал вернуть самого себя. По капельке, по крошечной, малюсенькой капельке восстанавливал я свое расплесканное, горько-соленое тело.

Представляете, как это было трудно?

***

Торопливые шаги за спиной неприятно вздыбили мой загривок — не хватало ещё возни с ночным грабителем или с кем-то похуже, настроенным тоже не слишком миролюбиво.