С любовью, Лара Джин

Когда я возвращаюсь домой, Трина – в «Соул-сайкл», папа продолжает расставлять стулья, Марго отпаривает платья подружек невесты, а Китти нарезает бумажные флажки для растяжек над столами с десертом. Я начинаю покрывать торт глазурью. Желтый торт с ванильным сливочным кремом, как я и обещала Трине. Торт жениха уже готов и даже украшен крошкой от печенья. Торт невесты я переделываю второй раз: от первого пришлось отказаться, потому что я недостаточно обрезала верхние слои, и, когда сложила их вместе, торт получился безнадежно кривым. Второй тоже немного неровный, но толстый слой сливочного крема скроет все огрехи. По крайней мере, я на это надеюсь.

– На этом торте столько глазури, что у нас всех будет диабет, – замечает Китти.

Я прикусываю язык и продолжаю крутить торт и смазывать верхушку, чтобы все было гладко.

– Хорошо выглядит, Марго?

– Выглядит профессионально, – успокаивает она, проводя отпаривателем по подолу платья.

Проплывая мимо Китти, я не могу удержаться от замечания:

– Кстати, три последних флажка кривые.

Китти меня игнорирует, напевая про себя: «Сахарная кома, оу бэби, от этого торта у нас сахарная кома» – на мотив старой песни «Сахарный домик». Тут я сама виновата, потому что ставлю ее каждый раз, когда что-то пеку.

– Мы в последний раз в таком составе, – говорю я. Марго поднимает голову и улыбается.

– Я рада, что нас станет больше, – говорит Китти.

– И я, – подтверждает Марго, и я практически уверена, что она говорит искренне. Семьи уменьшаются и увеличиваются. Все, что можно сделать, – радоваться этому, радоваться друг другу, пока есть возможность.

Я не могу заснуть, поэтому спускаюсь за чашкой «засыпай-чая». Наливая воду в чайник, я выглядываю в окно и вижу красные искры сигареты в темноте. Трина курит на улице!

Я решаю отказаться от чайного ритуала и пойти в кровать, пока она меня не увидела, но когда я выливаю воду из чайника, она входит в кухню с банкой «фрески» в руке.

– Ой, – говорит она от неожиданности.

– Я не могла заснуть, – поясняю я.

А она одновременно просит:

– Не рассказывай Китти!

Мы смеемся.

– Честное слово, это был последний раз. Я много месяцев не курила!

– Я не скажу Китти.

– Я тебе должна, – выдыхает Трина.

– Хочешь «засыпай-чая»? – спрашиваю я. – Его делала нам мама. Он очень успокаивает. Становится уютно, и хочется в постель.

– Звучит волшебно.

Я наполняю чайник и ставлю на плиту.

– Ты переживаешь из-за свадьбы?

– Не переживаю… просто нервы. Я так хочу, чтобы все прошло задорно, без сучка без задоринки… – У нее вырывается хихиканье. – Каламбур. Люблю хороший каламбур. – А потом она говорит: – Расскажи, что случилось между тобой и Питером.

Я отворачиваюсь, раскладывая мед по чашкам.

– Ничего. – Последнее, что нужно Трине в ночь перед свадьбой, – слушать про мои проблемы.

Она выразительно смотрит.

– Ну же, подруга, рассказывай.

– Не знаю. Мы, наверное, расстались. – Я пожимаю плечами, чтобы не заплакать.

– Ох, милая. Бери свой чай и иди сюда, на диван.

Я приношу с собой кружки и сажусь рядом с Триной, которая подбирает ноги и накрывает нас обеих пледом.

– Теперь рассказывай, – говорит она.

– Мне кажется, все начало портиться, когда я поступила в Северную Каролину. Мы планировали, что я пойду в Уильяма и Мэри, а потом переведусь – первый год у нас будут отношения на расстоянии. Но Северная Каролина намного дальше, и когда я туда съездила, мне там очень понравилось. Настолько, что я могу не захотеть переводиться. – Я мешаю чай. – Я действительно хочу дать этому университету шанс.

– Я считаю, что ты права на тысячу процентов, – Трина греет руку над кружкой. – Вы поэтому расстались?

– Не совсем. Мама Питера сказала, что он стал говорить про перевод в Северную Каролину. Она хотела, чтобы я с ним рассталась, пока он ради меня не испортил себе жизнь.

– Черт! Мама Питера немножко стерва!

– Она не совсем это сказала, но смысл был такой. – Я отпиваю чай. – Я тоже не хочу, чтобы он переводился ради меня… Мама говорила, что нельзя выбирать колледж ради парня, потому что можно лишиться всех возможностей первого курса.

– Будем честны: твоя мама не была знакома с Питером Кавински. У нее не было всех фактов на руках. Если бы она с ним познакомилась… – Трина негромко присвистывает, – может, она бы говорила по-другому.

У меня на глазах наворачиваются слезы.

– Честно, я жалею, что с ним рассталась! Я хочу все вернуть!

Трина берет меня за подбородок.

– Тогда почему бы этого не сделать?

– Он меня никогда не простит за такую боль. Он трудно сближается с людьми. Наверное, он уже не хочет меня видеть.

Трина пытается скрыть улыбку.

– Сомневаюсь. Послушай, поговори с ним завтра на свадьбе. Он увидит тебя в этом платье – и все простит.

Я шмыгаю носом.

– Он не придет.

– Уверена, что придет. Нельзя спланировать мальчишник, а потом не явиться на свадьбу. Не говоря уже о том, что он без ума от тебя.

– Но что, если я снова причиню ему боль?

Трина обнимает кружку обеими руками и делает глоток.

– Ты не можешь защитить его от боли, детка, что бы ты ни делала. Для любви нужно быть уязвимым, подпускать людей к себе… испытывать боль.

Я обдумываю ее слова.