С любовью, Лола

Жесткие длинные пальцы легли ей под подбородок, разворачивая лицо к Вадиму. Он обхватил ее лицо ладонями и большими пальцами стер мокрые дорожки с щек.

— Он любит тебя. — Уверенно произнес Мистер Правая Рука.

И тогда Оля впервые поверила, что так оно и есть.

— Пожалуйста, пристегните ремни и верните кресла в исходное положение. Самолет начинает снижение. — Эта фраза, прозвучавшая для Лолы на двух родных языках, вернула ее в настоящее.

То, где ей предстояло встретится лицом к лицу со своим прошлым. И только мокрые дорожки на щеках могли выдать как она этого боялась.

Глава 4

Самое тяжёлое испытание для детей — осознать, что родители не вечны. Мы привыкаем к тому, что они всегда где-то есть, даже если сейчас не рядом, что они все равно будут любить нас, даже если не могут принять, и, конечно, останутся молодыми и здоровыми, как в нашем детстве.

День, когда приходит понимание, что в один момент родители оставят тебя — страшен. Миг, в котором ты представляешь себя без них — болезненный до судорог. Этот миг для Лолы наступил в 13:30 самой обыкновенной среды, когда она переступила палату кардиологического отделения первой городской клинической больницы им. Н.И. Пирогова.

Отец выглядел не так ужасно, как она успела себе надумать с момента звонка его секретаря, но и не настолько оптимистично, чтобы можно было представить, что здесь он оказался случайно. Высокая широкая кровать с идеально белым постельным бельем делала человека лежащего на нем каким-то маленьким, резко постаревшим. От Лолы не укрылось и то, что идеально выбеленная палата лишь подчеркивала болезненно-серый цвет кожи ее отца.

— Оля, — расплылся в улыбке старший Штерн. — Не надо было Нине тебе звонить, все не так уж критично, чтобы тебя срывать с места!

— Нина Витальевна все правильно сделала. — Мягко произнесла дочь, присаживаясь на стул возле постели. — Считай, что у меня отпуск, который я решила провести с отцом.

— Знаешь, а может оно и к лучшему, я очень рад тебя видеть!

— И я, папа. — Лола протянула руку к отцу и аккуратно сжала его ладонь. — И сколько, по прогнозам врача, продлиться мой внеплановый отпуск? — улыбнулась она.

— Посмотрим… двадцать шесть дней мне прозябать в этой прекрасной атмосфере пилюль и капельниц. Затем домашний стационар ещё с месяца три, но я, конечно, не собираюсь так долго валяться. А тебе, дочка, вообще не обязательно так долго здесь задерживаться. Погостишь с неделю, взбодришь меня рассказами о жизни в твоём Лондоне, и езжай. Наверняка, тебя там ждёт жизнь, к которой тебе не терпится вернуться! — уверенно произнес отец. И так произнес, словно ждал подтверждения дочери, мол, да, все так и есть, я живу полной жизнью, спасибо, отец!

— Пап, я, наверное, задержусь. Хочу убедиться, что ты соблюдаешь рекомендации, режим, и вообще, не помчишься на двадцать седьмой день в свой ненаглядный офис. Второго такого звонка я получить не хочу! — Лола снова улыбалась, довольная, что так удачно избежала прямой инсинуации отца, и не созналась, что ее жизнь в городе-мечте больше похожа на существование.

Дмитрий Николаевич улыбался в ответ, проворачивая в голове действия, которые необходимо совершить, чтобы обезопасить собственную дочь во время, как он надеялся краткого, пребывания на родине. И все же, до чего хороша выросла его малышка. Так похожа на него, жаль что стойким характером не отличалась. Слишком мягкая и чувственная натура, как орхидея, выживающая только, если на нее светит солнце и добрые руки не забывают ее поливать. Девочка…что с нее взять.

Пять лет назад.

— Папа, можно с тобой поговорить? — робко, переступая с ноги на ногу, спросила его малышка.

— Конечно, проходи. — Кивнул он на стул напротив его рабочего стола. Он молчал, уже зная, что давить на Олю нельзя, иначе путного разговора не выйдет.