С любовью, Лондон

**Сепаратор молочный – аппарат для очистки и разделения молока на сливки и обезжиренное молоко.

Глава 2. Стокгольмский синдром, или пирожки бабы Люси

Стоило маме только выскочить за дверь в промозглое и серое ноябрьское утро, как тишину убежища двух почти состоявшихся эмигранток нарушила трель дверного звонка.

Ванговать было бессмысленно. В такую рань могла припереться только Наташка Тихомирова – моя лучшая подруга и одноклассница, теперь уже бывшая, которая жила этажом ниже.

Так я ее и встретила: в мохнатых замызганных тапках, ночной сорочке в синий горох и с зубной щеткой во рту.

– Гуд монинг, Чеснокова! – бодро заявила она с порога и, услышав мое приветственное мычание, потопала прямиком на кухню.

Кто бы сомневался! После Женьки Марченко из одиннадцатого «Б» вторым по значимости в списке предпочтений моей подруги была еда. Особенно, бутерброды во всем своем многообразии: с колбасой; с сыром; с колбасой и сыром; с колбасой, сыром и всем тем, что можно устроить между двумя кусками тостового хлеба. Просто бутербродная маньячка какая-то!

Когда моя свежевымытая физиономия оказалась на кухне, стало ясно, что предсказательница из меня и правда выходит годная. По-хозяйски и от души настрогав на разделочную доску колбасу и ржаной хлеб, подруга дней моих суровых с задранными коленками сидела на табурете и жевала бутерброд.

Ее длинная коса, из которой за ночь выбились непослушные темные пряди, свисала на плечо, домашние шорты задрались, обнажая тощие белые ноги, а взгляд темно-карих глаз был испытующим и озорным.

– Проходи, угощайся, чувствуй себя, как дома, – проговорила я, водрузив на стол рядом с плитой две разномастные кружки, и, ухватившись за ручку эмалированного чайника, тут же отдернула руку. – Горячая, собака! – вырвалось у меня.

– А теперь то же самое, но на английском, американочка, – прочавкала Наташка.

– На английском это не имеет смысла, – обхватив ручку чайника прихваткой, констатировала я с видом декана иняза. – Если я обзову чайник хот-догом, на меня будут смотреть, как на девочку с Урала.

– Ты и так девочка с Урала, – принимаясь за второй бутерброд, напомнила подруга.

– Иди в баню, – уныло пробубнила я.

– Чеснокова, ты чего такая дёрганая? – спросила Наташка, качая головой и сочувственно посматривая на меня.

– Кажется, у меня развивается предполетный синдром.

Я поставила кружки с чаем на стол и уселась на соседний с наташкиным табурет.

– Лишь бы не Стокгольмский, – невозмутимо заявила та. – Хотя сейчас это топчик, – мечтательно добавила.

– Что ты несёшь? – нахмурив брови, спросила я.

– Я, вообще-то, тебя отвлечь хочу, – хохотнула эта ненормальная. – Не грузись, Чеснокова, все будет вэри гуд! Прилетишь, освоишься и закадришь в новой школе какого-нибудь квотербека. Ты у нас девка симпотная, не то, что я. На твоём месте я бы так и сделала.

– Какого квотербека? – задрав на затылок брови, спросила ее. – С моей-то маман мне только и остаётся, что кадрить… справочник по английской пунктуации.

– Ну тут… даааа, зная тёть Юлю, – она понимающе кивнула, приступив к поеданию очередного бутерброда, – если только студент Гарварда какой попадется… или сын президента.

– Гарвард находится совсем в другом штате, а сыновьям их президента, наверное, уже лет восемьдесят на двоих, – и теперь я включила училку современной истории.

– Вот отстой, – пробормотала Наташка. – Ну ничего, зато мир посмотришь… с высоты десяти тысяч километров, – и принялась нагло смеяться надо мной.

– Спасибо за экстренную психологическую помощь. Теперь я точно не боюсь перелета, – прищурившись и растянув губы в подобии улыбки, прокомментировала ее дурацкий подкол.

С бутербродами и чаем было покончено, и мы с подругой перекочевали в мою спальню, чтобы заняться воплощением в жизнь первого завета Юлии Ильиничны.

Шкаф у меня, как у любой семнадцатилетней девчонки, ломился от количества шмоток, но надеть, само собой, было совершенно нечего. Оставалось надеяться, что я со своим стилем примерной девочки, который периодически сменял образ «колхоз – дело добровольное», не буду выглядеть вороной – альбиносом среди толпы учащихся старшей школы Ньюпорта.

Если бы не Рик – новый муж моей мамы, я бы до самой смерти, лет в девяносто девять, причем, от приступа смеха, так и не узнала, где находится этот чертов Ньюпорт! Но, видимо, мама просто обязана была встретить моего свежеиспечённого отчима на той долбаной Международной конференции для преподавателей английского языка в столице нашей родины, чтобы я наконец поднаторела в географии Соединенных Штатов.

– Оставь это мне, – хлопая ресницами, Наташка ухватилась за рукав моей темно-синей водолазки с прорезями на плечах, которую я купила только неделю назад. – Там точно такое не носят.

Я резко дернула обновку за другой рукав, вынудив подругу отпустить ее, и, прижав к груди эту далеко не дешевую тряпку, спросила:

– И с каких это пор в Америке не носят кашемир?