С любовью, Лондон (СИ)

Но после того, как прозвенел звонок с урока и Рик попросил нас с Лондоном задержаться, я поняла, что слишком поздно спохватилась. И, наблюдая за тем, как класс покидают самые медлительные, гадала, на кой кукиш Рик нас тут оставил. Лондон, повернувшись, одарил меня обнадеживающей улыбкой и выглядел так, будто знал, о чем пойдет речь.

— Итак, Кейт, — начал Рик без всяких проволочек, — позволь представить тебе твоего первого подопечного, — проговорил он, взглядом указав на Лондона. — Сегодня Ной обратился с просьбой найти ему репетитора по моему предмету, и, раз уж у нас был с тобой разговор на эту тему, то я подумал, что ты не станешь возражать.

Вот, значит, как. Без меня меня женили. Ох и прыткий народ – эти американцы!

Выслушав его вступительную речь, я встала, неспешно закинула рюкзак на плечо и ответила:

— Вообще-то, стану. Я сама полсеместра пропустила, чем я могу ему помочь? Попросите Стивена, он тут самый умный.

— Об этом и речь, — продолжал обрабатывать меня Рик, — это будет полезно вам обоим. Ты поможешь Ною решить вопрос с задолженностью по предмету, заодно и сама войдёшь в курс всего.

— Ну же, Кейт, — этот неуспевающий снова смотрел на меня, — как сказал Гитлер: «Если люди не научатся помогать друг другу, то род человеческий исчезнет с лица земли», — произнес Лондон, словно намеренно хотел заставить меня усомниться в своих умственных способностях.

— Вряд ли это мог быть Гитлер, но цитата хорошая, — сказал Рик, одобрительно кивая.

— Вот видишь, Кейт, я полный ноль. Так, поможешь мне? — спросил Лондон и наградил меня таким ироничным взглядом, что и ежу были ясны его истинные намерения: отступать этот оккупант был явно не намерен.

«Ну, где наша не пропадала!», — подумала я, а вслух сказала: «Ладно».

Я могла сколько угодно строить из себя холодный кусок монолита, но себе-то врать было бессмысленно. Мать моя женщина! Как же нравился мне этот беззастенчивый агрессор! А его умение целоваться можно было смело причислять к одному из чудес Света.

С таким винегретом в голове я и провела пару учебных часов, и теперь, оборачивая полотенцем в школьной душевой свое бренное тело, с нетерпением ждала нашего первого совместного занятия с тем, кто хотел присвоить Гитлеру чужие заслуги.

Надо сказать, я все еще считала дикостью мытьё в душе после урока физкультуры. В родной школе у нас тоже была душевая, но я была уверена, что ею так никто ни разу и не воспользовался. Да и что там можно вымыть за десятиминутную перемену, в течение которой надо успеть переодеться, сгонять в школьный буфет за булкой-посыпушкой, повторить параграф и списать у Петренко домашку по физике, ещё и отдежурить на этаже?! Но в Америке народ мылся в школе посреди белого дня, и все считали это за норму. Одна Катя, как лысая, все еще не могла привыкнуть к тому, что сантехника тут была не бутафорская.

Олли почти оделась, а я все пыталась разобраться с замком шкафчика в женской раздевалке и бубнила себе под нос отменные отечественные ругательства.

Какой… негодяй вообще придумал эти долбанные шкафчики?! Вот у нас в России – все на доверии! Ну спёрли у тебя в раздевалке мобильный или сотку, разве ж это повод всюду ставить эти железные коробки?!

— Ты же понимаешь, что Лондон нарочно замутил всю эту хрень с твоим репетиторством? — спросила Олли, когда я в очередной с раздражением припечатала дверь шкафчика ладонью и, зарычав от бессилия сделать с ним хоть что-то, уселась на скамью.

— Да все я понимаю. Я буду бдительной, обещаю.

— Ага, видела я, как вы пялились друг на друга, — девушка недоверчиво смотрела на меня. — Он же теперь не отстанет, пока не добьётся своего, — покачав головой, Олли уселась рядом.

— Не добьётся чего?

— А то ты не догадываешься! — хмыкнув, ответила она. — Всем парням нужно только одно!

— Будь спокойна, Чесноковы не сдаются, — уверенно заявила ей и снова поднялась, чтобы дать очередной бой этому тупому куску железа.

— Вы уже целовались? — спросила Олли.

— Эээ… что? — и этот идиотский ответ выдал меня с лихвой.

— Все с тобой ясно! Я умываю руки! — заявила Олли.

— Слушай, и это говорит мне та, кто сохнет по Магуайру, называя при этом его тупицей! — съязвила я, оборачиваясь.

Олли, вытаращив глаза, тут же заозиралась и еле слышно спросила:

— Кто тебе сказал эту чушь? — промямлила она, отводя взгляд.

— Значит, в чужом глазу соринку видим? — проигнорировала я ее вопрос.

— Это совсем другое, Кэти.

— Да? А Гита в курсе, что ты целовалась с ее парнем? — я продолжила свое контрнаступление.

— Ты прекратишь орать? — зашипела Олли и жестом велела мне сесть рядом с ней. — Это было один раз, в начале десятого класса, они тогда еще не встречались, — прошептала она, когда я снова опустила свой зад на скамейку.

— Ну он же тебе нравится? — так же тихо спросила ее.

— И я презираю себя за это, — сказала девушка. — Мы столько лет дружили, он мне был, как брат! А потом вернулся из своего этого лагеря совсем другим, и… я не знаю, что на меня нашло в тот день.

— Курт тебе не брат, Олли! И что плохого в том, что он тебе не безразличен?