С любовью, Старгерл

Когда на прошлой неделе я ей сообщила о предстоящем солнцестоянии, она сразу ответила: «Надо будет нарядиться!» Просто поразительно, как эта кроха всегда опережает мои мысли. Мы отправились в мастерскую моей мамы. Мама нырнула в груду отрезков и остатков от недавно сделанных ею костюмов, пришила одно к другому, третье к четвертому – и вуа ля: Пуся выглядит так, словно пролетела через радугу. Для себя же я выудила из шкафа то самое «лютиковое» платье, которое надевала на Бал Фукьерий. (Помнишь его? На тот самый бал, куда ты меня не пригласил.)

Встречать солнцестояние я решила, естественно, на Волшебном холме. Накануне Пуся осталась у меня ночевать. Моя мама рассказала ее родителям, что мы собираемся делать. То, что их дочка проведет ночь в другом доме, их не обеспокоило, разве что перспектива отпустить ее на улицу в полной темноте – даже недалеко и даже со мной – не вызвала особого энтузиазма. Так что маме пришлось подключить к делу папу.

– Он их отвезет на молоковозе, – пообещала она.

– А на работу не опоздает? – спросили Принглы.

– Это с ним время от времени случается. Но клиенты относятся к этому с пониманием. Бывают же стихийные бедствия. Форсмажоры. Снег. Гололедица. Истерика дочери.

– Ну ладно, – согласились родители Пуси.

Когда я одевала ее в 4:30, она была сонной и вялой, как тряпичная кукла. Мама, как всегда, вышла на крыльцо с «воки-токи» в кармане халата. Включив лампочку над входной дверью, я заметила, что над крыльцом наших соседей, семьи Кантелло, горит такая же.

Мы загрузили в грузовик Пусю вместе с ее маленькой деревянной повозкой – той самой, в которой красовалась на параде Главная королева, – и с грохотом покатили к Волшебному холму. Уже через минуту отец остановил свой молоковоз у края заросшего сорняками поля возле белого оштукатуренного домика, вытащил повозку и коврик для ванной, а я – сонную малышку. Мы пошли к середине поля. Почва под ногами, как всегда, бугрилась, но теперь, конечно, была мягче, чем зимой. Фонарик я решила не включать. Четвертинки луны и папы рядом было достаточно.

Папа поставил на землю повозку и встал рядом со мной лицом к горизонту, но было еще слишком темно, чтобы определить, где кончается небо и начинается земля. Потом он взял меня за руку. Развернулся к нам и дотронулся до Пусиного лица. Сгреб обеих в объятия и долго держал. Пуся, как бы зажатая между нашими телами, дышала так глубоко, что, казалось, из ее дыхания эта ночь и возникла. Я почувствовала папины губы на своих волосах. Напоследок он ласково сдавил мое предплечье и зашагал назад – туда, где вдалеке две красные точки света обозначали стоявший молоковоз.

Все так же впотьмах я села и взяла Пусю на руки, как младенца. Стала ее тихонько укачивать. Едва слышные звуки колыбельной, которую я напевала, сливались с шелестом наших соприкасающихся платьев. Когда мрак начал рассеиваться на востоке, я разбудила девочку: «Вставай. Наше солнышко тоже уже встает. Надо подготовиться к встрече». Я поставила ее на ноги и немного «погоняла» по полю взад-вперед, пока сон ее полностью не развеялся.

– И где же оно? – спросила Пуся.

– Уже на подходе.

Небо на востоке посерело. Очертания маленького белого домика стали четкими. Я указала в его сторону пальцем:

– Видишь? Смотри внимательно, ничего не упусти. – Я села верхом на повозку за ее спиной и продолжала шептать Пусе в ухо: – Видишь? Становится светлее, ночь уходит. Цвета меняются… смотри… смотри…

Больше я ничего не сказала. Мы молча следили, как небосвод из жемчужно-серого становится зеленовато-голубым… а потом… на сотню миллионов километров вдруг – разносится первый проблеск, туманный намек на луч, вспышка… ну же… пора! Тут я вскочила и побежала, ибо внезапно поняла, что смотрю не с той стороны, и от меня ускользает нечто, вероятно, даже более грандиозное, чем рассвет сам по себе. Я ринулась навстречу светилу. О Пусе не волновалась – она наверняка даже не заметит, что меня нет на повозке. Затем я резко развернулась, посмотрела назад и увидела… истинно подходящих слов для выражения того, что я увидела, у меня нет. Так что скажу просто и немудрено: увидела маленькую девочку на деревянной тележке. Ее платье играло всеми своими многочисленными цветами. Она наблюдала за восходом так, словно сегодня – Первый день творения и перед нею – заря создания мира. Шагая обратно к ней, я не чувствовала потребности повернуться и полюбоваться рассветом. Все, что мне нужно, я уже видела. Я подходила все ближе, но она сидела не шелохнувшись, пока наконец отблеск восходящего солнца в ее зрачках не увеличился по крайней мере вдвое.