С любовью, верой и отвагой

Пока Алкид хрустел морковкой, Надежда уселась в седло свободно и отдыхала. Эти занятия поначалу очень утомляли её. Но Андрей Васильевич сказал, что отступать негоже и он сделает из неё кавалериста несмотря ни на что.

Потому каждый день поутру, приехав к их самодельному манежу на Алкиде и Урагане, они начинали не с выездки господина де ла Гериньера, а с простых упражнений, принятых во всех кавалерийских полках для обучения рекрутов. В роли рекрута выступала Надежда. Андрей Васильевич же превращался в строгого взводного командира.

Расседлав лошадей, они пускали Алкида пастись в леваду, пристроенную тут же. Урагана Дуров брал на корду, укрывал ему спину попоной, и Надежда садилась на него верхом. Начинали с шага, потом переходили на рысь, и это продолжалось минут тридцать — сорок. Андрей Васильевич следил за посадкой дочери.

   — Плечи назад! Спину прямо! — кричал он, входя в раж, и щёлкал бичом. Ураган поводил ушами и бежал по кругу рысью все быстрее и быстрее.

   — Сейчас упаду, — говорила Надежда, цепляясь руками за гриву и ногами сжимая бока толстого Урагана.

   — Только попробуй! — грозил ей отставной секунд-майор. Он мастерски владел шамберьером, и Надежда получала удар точно по правой коленке. — Колени — к лошади! Пятки — вниз! Локтями не болтать!..

Всё это действительно напоминало Андрею Васильевичу годы его молодости и службу в Полтавском легкоконном полку. Только Надежда усваивала уроки в три раза быстрей, чем рекруты его эскадрона, взятые в полк от сохи и в жизни не видавшие кавалерийского седла.

После такой разминки Дуров давал своей ученице получасовой отдых: всё-таки женщина и силы у неё не те. Они расстилали на траве ковёр, доставали свёрток с домашней снедью, флягу с ключевой водой. Лёжа на ковре, Надежда прислушивалась к своим ощущениям.

В такие минуты энергия, которая всегда бушевала в ней, ища выхода, как будто утихала. Может быть, она уходила в песок манежа. Может быть, передавалась Урагану, который без устали кружил вдоль камышовых стен. Может быть, обращалась в навык наездника, потому что отец всё реже пускал в ход бич. Да и она сама чувствовала, что стоит ей сесть в седло, как бёдра, колени, пятки, носки находят свои места и сбить её с лошади уже невозможно.

После отдыха седлали Алкида и выводили в манеж. Начиналась работа с поводом и шенкелем. Здесь Надежде надо было следить не за собой, а за жеребцом. Так прошло десять уроков. Алкид выучил «принимание» не только на шагу, но и на рыси. Она же довела своё «чувство лошади» до совершенства и могла, не оглядываясь назад, сказать, подвёл ли её конь ноги под круп или же держит их отставленными. Это она ощущала спиной, поясницей...

Кончался Великий пост. В доме городничего готовились к Пасхе. Дети решили в Страстной четверг сами красить яйца. Кухарка вскипятила три казана воды. В один бросили луковую шелуху, во второй — разорванные на лоскутки цветные тряпочки, в третий — специальные «мраморные» бумажки, которые Андрей Васильевич купил в лавке. Яйца опускали по очереди, и больше всех волновался Ваня. Ему хотелось посмотреть, как белая скорлупа становится жёлтой или палевой, пёстрой или «мраморной». Надежда взяла его на руки и держала над казанами, а он, шепелявя и заикаясь, объяснял ей, что там происходит.

Ужин проходил оживлённо. Подавали постную еду: пироги с грибами, запечённую картошку, солёные огурцы и капусту.

Дети были веселы и наперебой болтали. Дуров с улыбкой слушал их рассказы о том, кто, и как, и в какие цвета сегодня красил пасхальные яйца. Вдруг за окном зазвенели колокольчики, застучали копыта лошадей, раздался лай дворовых собак. В гостиную вошёл привратник и торжественно объявил:

   — Матушка барыня Анастасия Ивановна прибыли!

Лица детей сразу изменились. Они испуганно замолчали.

Один Ваня, не помнивший бабушку, продолжал что-то лепетать и смеяться. Надежда переглянулась с отцом, потом опустила голову. Андрей Васильевич встал из-за стола и пошёл навстречу жене.

Анастасия Ивановна вошла в комнату прямо в дорожном платье. Дети кинулись целовать ей руку. Она ласково обошлась только с Клеопатрой, которую очень любила. На Надежду посмотрела строго:

   — Что, дочь моя, ты здесь делаешь?

   — Живу под отцовским кровом.

   — А муж где?

   — Остался в Ирбите.

   — Не пора ли тебе обратно?

   — Нет, любезная матушка. С Василием Черновым я хочу расстаться навсегда, — ответила Надежда, решив сразу прояснить ситуацию.

В иное время этот ответ немедленно бы вызвал бурю в семье Дуровых, но ныне жена городничего была уже не та. Она похудела, побледнела, страдальческое выражение не сходило с её лица. Доктор Граль мало помог ей, хотя она прошла двойной курс лечения. Жить ей оставалось чуть больше года, но пока никто не знал об этом.

Бросив на Надежду неприязненный взгляд, Анастасия Ивановна произнесла с угрозой:

   — Дерзка и груба по-прежнему. Видеть тебя сейчас не хочу! Но завтра мы поговорим...