С любовью, верой и отвагой

Больше Надежда не слушала. Она вернулась на крыльцо, села на перила, достала из саквояжа трубку и кисет. Стараясь поменьше рассыпать табак на пол, она набила трубку дрожащими пальцами, чиркнула спичкой и закурила. Вскоре по коридору раздались быстрые шаги со звоном шпор, дверь распахнулась. Надежда подставила ногу, и корнет Волков, споткнувшись, едва не упал и ухватился за перила.

   — Добрый день, господин Волков! — сказала она, вынув трубку изо рта. — Мне кажется, вы хотели что-то спросить у меня. Очень важное...

Волков дико взглянул на неё и бросился вниз по ступеням крыльца. Он подбежал к своей гнедой кобыле, стал отвязывать чумбур, вставлять ногу в стремя. Застоявшаяся лошадь плясала под ним, и он не сразу устроился в седле. Ударом хлыста корнет заставил её резко перейти в галоп и, оглянувшись на Александрова последний раз, ускакал со двора прочь.

Докурив трубку, Надежда выбила её о ладонь, засунула в карман шинели, взяла саквояж и пошла в дом. Теперь дверь в зал была открыта. Она увидела, что её однополчане, возбуждённо переговариваясь, рассаживаются за столом, а денщик Подъямпольского принёс и держит в руках кипящий самовар.

   — Здравствуйте, господа! — громко сказала она с порога, и в комнате мгновенно установилась полная тишина.

   — Здравствуй, Александр! — улыбнулся ей ротмистр. — Ты прибыл из отпуска вовремя. Я ждал тебя. Есть поручение. Снимай шинель и садись за стол. Сначала выпьем чаю...

Она повесила шинель на вешалку, сняла и там же оставила портупею с саблей, затем села на своё обычное место напротив эскадронного командира. Его денщик поставил перед ней стакан в серебряном подстаканнике.

   — Сейчас, господа, — сказала Надежда, опустив в чай ложку с мёдом, — мне встретился корнет Волков. Он едва не сбил меня с ног, так был чем-то взволнован. Может быть, у нас в полку что-нибудь случилось за время моего отсутствия?

   — Нет, — ответил ей командир. — Слава Богу, в полку всё тихо. Он приезжал сюда выяснять отношения из-за старых своих, тебе известных, дел. Ну да с чем пришёл, с тем и ушёл, повеса!

   — Некоторые наши офицеры, — заговорил, слегка грассируя, Цезарь Торнезио, — просто не умеют держать себя в обществе. А претензий — масса...

   — В следующий раз, — буркнул Пётр Чернявский, известный своим грубоватым и несдержанным характером, — я его с лестницы спущу!

   — Однако странно, что он так быстро вернулся после суда и взят теперь в первый эскадрон, — заметил Семён Торнезио.

   — Ничего странного, — покачал головой Подъямпольский. — Всё это связи, старые связи, друзья мои. Его старший брат служил в гвардии вместе с нашим шефом Тутолминым. Так что пропасть Волкову не дадут...

Больше о визите Волкова здесь не вспоминали. Ротмистр стал объяснять четырём своим корнетам ситуацию с овсом и сеном. Она была тревожной. Запасов осталось на неделю. Местные помещики, по большей части все поляки, под разными предлогами перестали продавать Российской армии фураж и запрещали это своим крестьянам. Для добывания корма командование полка решило рассылать по деревням губернии особые партии — непременно с офицером, при оружии и числом не меньше полувзвода.

4. ЭТО — ВОЙНА

Мы прошли вёрст сто и опять остановились.

Говорят, Наполеон вступил в границы наши

с многочисленным войском. Я теперь что-то

стала равнодушнее; нет уже тех превыспренних

мечтаний, тех вспышек, порывов. Думаю, что

теперь не пойду уже с каждым эскадроном в атаку...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 2

Который день то шагом, то рысью, то галопом кружил по дорогам Волынской губернии отряд корнета Александрова. Двенадцать солдат, унтер-офицер, две вьючные лошади с палатками, запасом овса и сухарей сопровождали молодого офицера повсюду. Надежда методично, одну за другой, объезжала помещичьи усадьбы в поисках фуража для ста тридцати строевых лошадей эскадрона полковника Скорульского. Четыре дня назад ей удалось отправить в Стрельск воз сена и телегу, груженную мешками с двадцатью пятью пудами овса, но этого было мало, очень мало.

Во внутреннем кармане форменной тёмно-синей куртки у Надежды лежала грозная бумага с полковой печатью — «баранта». В ней говорилось о широких полномочиях корнета Александрова. Он имел право взять этот самый фураж силой, заставить хозяина отправить его на хозяйских же повозках в штаб эскадрона, а вместо денег выдать ему квитанцию за своей подписью, по которой потом в полковой кассе с ним произведут полный расчёт.

Слов нет, всё это было крайне невыгодно местным землевладельцам. Как раз для их устрашения корнет и являлся на подворье со своими солдатами, вооружёнными штуцерами. Затем один, побрякивая длинной саблей, заходил в дом и вежливо начинал с хозяином разговор о том, что Российская армия предлагает ему хорошую сделку.