С людьми древлего благочестия

Не менее всего в настоящем случае меня освобождает от всяких полемических поползновений самая программа, придерживаясь которой я намерен писать обещанные вам письма о моем житье с людьми древнего благочестия. Вследствие особенно выгодных условий, в которых я прожил минувшее лето в самой лучшей и самой благоустроенной раскольничьей общине, в Остзейском крае, я имел возможность близко познакомиться с домашнею жизнью раскольников, их общинным управлением, общественным хозяйством и церковным, монастырским уставом. Я буду говорить обо всем этом нимало не стесняясь, насколько виденное и слышанное мною подходит к соображениям г. Мельникова и его литературных друзей, поддерживавших его в шаловливо-ветреной «Северной пчеле», или к выводам г. Щапова и его литературных друзей, поддерживавших его выводы в серьезно-либеральной газете «Современное слово». Я даже имею в виду совсем не тех читателей, у которых доставало терпения следить за ходом литературного турнира слишком нерешительных мельницистов с слишком решительными щапистами. Очень может статься, что мои читатели будут исключительно из разряда читателей самых нетерпеливых, разряда, приводившего некогда в ярость и отчаяние московский «орган женского ума» своею неисправимою страстью «ко всему такому легонькому». Но я этим нимало не намерен оскорбляться и вперед утешаю их, что они не услышат от меня никаких темных намеков, мало доступных людям, не посвященным в так называемые направления наших литературных кружков. Я полагаю, что мне только придется, может быть, перемолвиться несколькими словами с автором «Истории Преображенского кладбища» по поводу его взгляда на раскольничью педагогию да с г. Аристовым насчет некоторых его выводов по предмету устройства раскольничьих общин, о котором он писал в вашем же журнале. И то я вовсе не вижу необходимости спорить ни с тем, ни с другим из этих авторов, а только возьму некоторые из их показаний и, сопоставив их с ныне существующею действительностью, постараюсь показать, что не всегда удобно судить о том, что ныне есть, по тому, чем оно было двести лет назад. Это я считаю себя обязанным сделать не в видах опровержения сказанного автором «Истории Преображенского кладбища» и г. Аристовым, ибо я не сомневаюсь, что они вполне добросовестно обращались с бывшими в их руках материалами и пришли к своим заключениям путем совершенно логическим, а только для того, чтобы с своей стороны как можно добросовестнее поступить с материалами, находящимися теперь в моих руках. Материалы эти дают мне средства показать публике, что как ни драгоценны выводы писателей, трудившихся над исследованием духа и направления раскола по документам, лежавшим до недавнего времени под густыми слоями архивной пыли, выводов этих часто невозможно прилагать к определению современной жизни раскольничьих общин. Автор «Истории Преображенского кладбища» и г. Аристов, может быть, нимало не погрешают, воскрешая по старым документам жизнь общин, существующих по имени и до днешнего дня; но кто захочет судить по этим описаниям о нынешней жизни раскольничьих общин, тот не может не впасть в великую погрешность. Сведений о жизни раскола, особенно о его современной жизни, у нас так мало, что в этих погрешениях нимало не будут виноваты названные мною авторы, может быть, весьма верно воспроизведшие эпоху, пережитую расколом, но тем не менее, познакомясь с современной жизнью и распорядками единственной раскольничьей общины, поистине чудесным образом сохранившей в известной степени старинную форму общинного устройства, я считаю себя обязанным рассказать об этих распорядках, нарочно останавливаясь на том, что в них противоречит выводам г. Аристова и автора «Истории Преображенского кладбища». Люди, знакомые с предметом, может быть, найдут в моих письмах сведения, хотя мало-мальски способные указать изменения, происшедшие в нравах и обычаях раскольничьих общин даже там, где общинность не совсем утратила свое значение, а только изменила характер. Для людей, интересующихся этим вопросом, мои сведения могут быть тем интереснее, что они собраны в общине самой самостоятельной в целой империи и притом в общине, о которой, если не ошибаюсь, до сих пор никто не писал и в которой, по показанию стариков, никогда никто из пишущей братии не был. Увлекаться же какими бы то ни было пристрастиями, по предубеждению или личным симпатиям, я вообще мало способен и к тому же, хотя в этой общине действительно не бывал ни один из людей, подвизающихся в нашей литературе, но все-таки у меня есть контролер такой ядовитый, такой шафранно-желчный, что если бы я был пристрастнее самого пристрастного из сотрудников русских сатирических изданий, то и тогда не решился бы покривить моею душою и пером.

Это я говорю, думая в настоящее время о людях, следящих за накоплением материалов о расколе; для прочих же читателей я буду просто вести рассказ о том, как живут люди древнего благочестия.