С Лубянки на фронт

— Противник сегодня несколько деморализован, — продолжал он. — Конечно, полного разгрома нет, подполье осталось, но мы его корчуем. Потери наш идеологический и военный противник понес приличные…

Командующий был доволен встречей. Контрразведчики покидали штаб округа тоже с хорошим настроением. Якунчиков по прибытии в кабинет тут же доложил Михееву по телефону о содержании беседы с Кирпоносом и Бурмистенко.

— Вот так и надо действовать, а то командиры посчитают, что мы покоимся на лаврах, удовлетворившись достигнутыми результатами в недавнем прошлом, на этом успокоились. Это не для того, чтобы покрасоваться успехами, для руководства округа — это же реальная помощь, — в назидательном тоне говорил Анатолий Николаевич.

Он знал, что командующий остро переживает за округ, болезненно реагирует на провокационные действия гитлеровцев, стоящих у ворот Советской России. Не раз докладывал наркому обороны Тимошенко о беспрепятственных полетах фашистских самолетов.

Однажды, передавая для ознакомления Семену Константиновичу обобщенную справку по реализованному делу на агента немецкой разведки из числа военнослужащих Белорусского особого военного округа, Михеев стал свидетелем звонка Кирпоноса. Он сообщил о новом нарушении воздушного пространства немецким самолетом, который явно фотографировал с воздуха полевые сооружения вдоль границы шестой армии. Как потом выяснилось, командующий округа просил у наркома санкции на открытие хотя бы заградительного огня по зарвавшимся стервятникам.

И тут Михеев услышал ответ из телефонной трубки с усилителем из-за проблем у командующего со слухом:

— Вы что, Михаил Петрович, хотите спровоцировать боевые действия, за которыми может последовать война? Она нам не нужна, тем более сегодня, — жестко, со сталью в голосе проговорил нарком обороны СССР, наверное, понимая, что Сталин за это по головке не погладит киевского ослушника, да и ему достанется.

А еще Михеев знал, что несколько дней назад генерал-полковник Кирпонос приказал некоторым частям занять предполье не завершивших строительство приграничных укрепленных районов. И тут же ему позвонил начальник Генштаба Красной армии Георгий Константинович Жуков. Он буквально кричал в трубку:

— Вы что, с ума сошли? Немедленно отмените такое распоряжение и доложите, кто конкретно дал это самочинное указание.

Анатолий Николаевич располагал информацией, что распоряжение было инициировано начальником штаба округа боевым генерал-лейтенантом Максимом Алексеевичем Пуркаевым, который участвовал в военном походе в Западную Белоруссию в 1939 году. Война для него началась задолго до того, как первые бомбы обрушились на города и села Советского Союза. До декабря 1939 года Пуркаев был военным атташе в Германии, и Михееву до своего назначения в Москву довелось поработать в КОВО с этим среднего роста, коренастым и улыбчивым генералом, с головой, покрытой густой шапкой светлых волос. Это был, по оценке Г.К. Жукова, опытный и всесторонне знавший свое дело начальник штаба округа, человек высокой культуры и штабист большого масштаба.

Кирпонос, ответил, как полагается решительному и порядочному человеку:

— Я его дал!

— Вот сами и отменяйте этот провокационный приказ…

И такой был Жуков, который, признавая в душе ошибочность некоторых действий вождя, вынужден был скрепя, как говорится, сердце соглашаться с его заблуждениями и неопределенностями…

* * *

Когда военные контрразведчики покинули кабинет Кирпоноса, Бурмистенко взволновано заговорил:

— А ведь чекисты говорят правду. Они находятся на острие невидимой борьбы и тоньше чувствуют обстановку. Надо нам с вами довести обобщенную информацию с ситуацией последних дней по двум каналам — военному и партийному до Москвы. Неужели они там не чувствуют выхлопные газы надвигающейся войной машины Гитлера? Думаю, следует незамедлительно информировать правительство об угрозе германского нападения.

— Я отправлю шифровку с учетом стремительно развивающейся обстановки не в нашу пользу сегодня же Тимошенко, — заверил секретаря ЦК Украины командующий округом.

Они еще долго говорили по другим вопросам, связанным с безопасностью страны: об усилении боеготовности войск, о необходимости организации партизанского движения, о мобилизационных планах и других проблемах, которые встали на повестке горячих дней подготовки Германии к войне с СССР.

Кирпонос сдержал свое слово — шифровку с текстом о тревожном положении на германо-советской границе он отправил наркому обороны С.К. Тимошенко.

И каково же было его удивление, когда на следующий день — 13 июня 1941 года — ему доложили о сообщении ТАСС. А 14 июня на его столе уже лежала свежая газета «Известия». Он стал внимательно читать текст сообщения, хмурясь и мотая головой из стороны в сторону:

«Еще до приезда английского посла в СССР г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией». По этим слухам: