С.М.У.Т.А. (СИ)

Старый монах мгновенно среагировал, выпростав из рукава уже окровавленный чёрной кровью топор, и с размаху ударил им ближайшего мертвяка. Монстр успел убрать голову, и удар топора пришелся ему в грудь, разрубив её, но топор застрял. Это успел увидеть Вадим. Подскочив, он вновь раскрутил кистень, и чугунная гирька с силой опустилась на затылок мертвеца, превратив его в крошево. Мертвяк упал, вырвав топор из рук Анисима.

В это время Елизар из последних сил пластал саблей своего противника, который отмахивался от него длинными руками с твёрдыми и острыми ногтями. Удар сабли отрубил одну кисть, а потом и вторую. Монстр всё равно пытался нападать, но чёрная кровь хлестала из его культей, грозя полностью залить лицо Елизара. Но тот не собирался ошибаться и, резким скачком уйдя в сторону, обрушил удар сабли на шею мертвяка.

С лёгким скрежетом пройдясь по позвоночнику монстра, словно по стали, сабля перерубила его шею. Голова Зенжинского поскакала по пыли, орошая её чёрной кровью. А кузнец, не теряя времени, уже обрушил удар сабли на голову другого мертвяка, вырывавшего из себя бердыш. Его череп треснул, расколовшись, как спелый арбуз. Последнего мертвяка добил отец Анисим, вырвав из его груди свой топор.

Все шесть мертвяков лежали на поле боя неподвижными грудами переродившегося мяса. Лежал с разорванным горлом и послушник Пётр, а вот послушник Сергей был ещё живой. Кузнец подобрал свой бердыш и одним движением перерубил шею Петру, упокоив его навсегда.

- Возьми бердыш, Вадим, добей Сергея.

- Я?! Я не смогу. Он же ещё живой.

- Пока ещё живой, - устало сказал кузнец. – Не можешь добить бердышом, бери саблю, - и кузнец протянул её Вадиму.

Тот отрицательно покачал головой, переводя взгляд то на кузнеца, то на Анисима, то на дрожащего, словно в лихорадке, послушника.

Елизар смотрел, не мигая, отец Анисим отворачивал глаза, морщась от вони, исходящей от мертвецов.

- Ты же говорил, что ещё ни одного живого не убивал? Вот теперь придётся. Смотри, он уже перерождается, ещё немного, и он нападёт на нас, забыв себя.

И действительно, изменения и трансформация тела послушника уже были видны невооружённым взглядом.

- Бей, пока не поздно.

- Ну, как же так, как же так! – беспомощно бормотал Вадим, ища поддержки у монаха.

- Бей! – зло взглянул отец Анисим. – Потом покаешься за грех свой.

- Агрххх!

Вадим резко развернулся и, что есть силы раскрутив кистень, обрушил удар тяжёлой гирьки на голову послушника. Череп раскололся, плеснув на землю ярок-алой кровью.

- Живой ещё был, - задумчиво произнёс кузнец, - видимо, они не так быстро перерождаются.

- За полдня, - угрюмо подтвердил отец Анисим, - не раньше.

Вадим понял, что его обманули и заставили убить ещё живого человека. Выронив кистень из рук, он прижал ладони к лицу и горько разрыдался.

- Поплачь, отрок, так тебе легче будет. А то люди, бывает, уходят в себя и не слушают более никого.

- Тяжек сей грех, но и другого выхода не было, - произнес отец Анисим и горько вздохнул.

И они засобирались в обратный путь. Отец Анисим хотел сразу уйти, но кузнец не согласился с ним, объяснив, что мертвецов здесь больше нет, а вот ценности наверняка остались. Вадим молчал, погрузившись целиком в своё горе. Но движение – это жизнь и, шагая вслед за остальными и машинально собирая и перенося различные вещи, он отходил от стресса, постепенно отпуская от себя эту ситуацию.

По деревне они бродили ещё полдня, пока солнце не стало клониться к горизонту, собрав много трофеев из брошенного в разных местах оружия, разных предметов обихода и вещей. Всё забрать им за один раз всё равно не удастся, и они потратили ещё два часа, чтобы отнести все трупы в одно место и сжечь их, заложив сухим хворостом. После чего ушли, полностью навьюченные своей добычей, но многое и оставив на месте.

Шли молча, каждый думал о своём, постепенно старик монах стал сдавать. Ноша была его тяжела. Вадиму тоже было тяжело, но его худоба не была признаком слабости, всё же, он был жилистым и молодым. Навесив на себя кучу вещей, он пёр поклажу, не снижая темпа. А вот отец Анисим с каждым метром сдавал.

Между тем вечер уже вступил в свои права, и с каждой минутой темнело всё сильнее, и становилось страшнее. К ночи поднялся сильный ветер, лес стал шуметь листвой и кронами. Бестелесный шёпот вместе с сумерками стал наполнять округу, заставляя всё чаще вспоминать имя Господа. Уже не только отец Анисим, но и Елизар стали потихоньку шептать молитвы.

Вадим шёл молча. Что толку шептать молитвы? Не сказать, чтобы он был закоренелым атеистом, в Бога верил. Но вера его была, скорее, данью традиции, чем зовом сердца. Бабушка верила, мать почти верила, отец в церковь тоже, бывало, ходил, а Вадим только считал, что верит. Вот и сейчас он вымотался до морального отупения.

Сегодня он убил живого человека, а про мертвяков и говорить нечего. А что будет дальше? Вместе с думами пришло и безразличие к собственной жизни. Видя, что монах стал отставать, он крикнул кузнецу.