С мечтой о Риме

Вергилий находит немыслимым, чтобы у римского полководца была – о, нечестье! – жена-египтянка[25]. Он описывает, как эта женщина играет на систре, диковинном музыкальном инструменте, в то время как псоглавый Анубис и другие странные египетские боги противостоят римским божествам. А Проперций выбирает схожие слова: «Римские копья – о, позор! – были схвачены рукой женщины» [26].

Эти три римских поэта писали на все большем удалении от самого сражения: Гораций в том же десятилетии, Вергилий – в следующем, а Проперций – спустя еще десять лет. Но все они согласны с эпохальным значением этого события.

«Ладони мира ударили одна о другую», – говорит Проперций, что может быть, а может и не быть отсылкой к географии места сражения. Гораций заявляет, что после смерти царицы они могут в первый раз выпить цекубского вина. А Вергилий пишет подхалимские строки, как Август, стоя на высокой корме, вступает в сражение, ведя сенат, народ и богов Рима.

Двойное пламя объемлет его чело, говорит Вергилий, а над головой появляется звезда его отца Юлия.

Что же такое, можете сказать вы себе, читая все это. Двойное пламя? Звезда над головой? Ведь эти три поэта относятся к числу самых искусных и наделенных самым богатым воображением за всю историю западной литературы. Почему они опускаются до такого шовинизма? Откуда эта грубая ксенофобия?

На первый взгляд, несколько странно, что у них столь яростное неприятие чужеродности Клеопатры. Египет не был страной, неизвестной Риму. Вергилий поднимает шум из-за Анубиса, но культ Исиды уже хорошо обосновался в римском мире. Все трое раздражаются и пыхтят из-за оскорбительной и позорной привязанности Антония к жене-египтянке, Aegyptia coniunx, по выражению Вергилия. Но подождите минутку.

Как же быть с Юлием Цезарем, чья звезда появилась над головой его приемного сына? Разве он сам не увлекся египетской царицей? Разумеется, да. И в любом случае она была не египтянкой, но гречанкой, а Рим был полон греков.

Так отчего же эта паника из-за угрозы морали? Мы имеем дело с одной из тех ключевых причин, по которым Август был так важен для создания нашей европейской культуры. Август первым понял роль великой литературы в формировании общественного мнения. С помощью Мецената, главного покровителя искусств, он собрал вокруг себя самых талантливых и влиятельных поэтов, которых когда-либо видел мир.

Эти поэты выражали и распространяли единое политическое сознание. На протяжении двух последующих тысячелетий они были неотъемлемой частью общей европейской культуры.

Но в течение четырех веков Римской империи их влияние было еще больше. Они предоставили общую литературную программу, выработали единое отношение к империи. На востоке, где в основном говорили по-гречески, любой человек с образованием или положением знал Гомера. Но где бы ни говорили по-латыни – а эта территория была огромна, она включала и восток, и запад, – на протяжении веков дети воспитывались на «Энеиде» Вергилия, поэме, чьей открыто признанной целью было восславить Рим и заодно Августа.

Не только низкопоклонство заставляет поэтов Августа говорить об императоре с таким пиететом. Гораций, замечая, что солнце ласковей светит и воздух благоуханней, когда нами правит Цезарь (то есть Август), не был совершенно неискренним, и, возможно, не лицемерил вовсе[27].

Мы никогда не должны забывать влияние, которое оказал на воображение этих людей предшествовавший век. Со времен Суллы улицы Рима буквально истекали кровью, а поскольку методы убийства были довольно примитивными, римская смерть сопровождалась обилием крови.

Когда Октавиан и другие триумвиры организовали проскрипции в 43 году до н. э., они убили 130 сенаторов и 3 тысячи всадников. Представьте ужас их семей и страх в домах тех, кого пощадили. В пересчете на душу населения проскрипции были смертоноснее, чем Французская революция. Вообразите, что вы причислены к камбоджийской буржуазии при Пол Поте.

А для понимания привившейся культуры жестокости вспомним, что, когда голова Цицерона была доставлена в Рим для пригвождения к ораторской трибуне Форума, ее схватила Фульвия, первая жена Антония. Ее бывший муж, Клодий, также пострадал от словесных атак Цицерона. Фульвия положила голову Цицерона себе на колени, плюнула на нее, открыла рот, вытащила язык и стала втыкать в него булавки.

Сам Гораций сражался в битве при Филиппах в 42 году до н. э. (на неправильной стороне), но он нигде не дает описания кровавого побоища. В этом не было нужды – все и так знали, что произошло.

Тем не менее наш циничный современный слух улавливает что-то необычайное и неприятное в том панегирическом языке, который используется поэтами Августа для изображения императора и его достижений. Но о них не нужно думать как о предтечах советских лизоблюдов. Поэты были чистосердечны.