С. Михалков. Самый главный великан

Этот получасовой эпизод не вошел ни в отечественные, ни в западные хрестоматии и диссертации, монографии и газетножурнальные публикации, в массовое сознание или диссидентские байки, о нем годами и десятилетиями не твердили по «Голосу Америки», «Би-Би-Си», по радио «Свобода» и «Свободная Европа», советологи и кремлинологи не рассуждали о нем на конференциях, коллоквиумах и симпозиумах в ожидании грантов и подачек от органов, в том числе научных и образовательных. Да и у нас в стране после 1991 года получатели грантов открытых и закрытых западных фондов, выделенных на поиск костей энских солдат и офицеров (нередко оккупантов), жертв голодомора, нацистских коллаборационистов или следов военнопленных, не интересовались такой вот реальной историей современной России.

РЕЧЬ ХРУЩЕВА ТАКЖЕ ТРЕБУЕТ КОММЕНТАРИЯ

Но вернемся в зал заседания Верховного Совета Большого кремлевского дворца. Речь Хрущева требует комментария. Не случайно Михалков привел слова десятиклассника, который мог быть духовным сыном Джека Алтаузена – джека-потрошителя российского прошлого, этого вечного персонажа нашей тысячелетней истории. Хрущеву нельзя было отказать не только в умственном и физическом здравии, но и в интеллекте. Устроители его смещения, приписав ему «преклонный возраст и ухудшение состояния здоровья», будут лукавить – со здоровьем у Хрущева было все в порядке. Он понял, что отвечать Михалкову нужно по существу, опираясь на события начала тридцатых годов: снос Часовни Иверской иконы Божией Матери у Воскресенских ворот – с XVII века самой чтимой московской святыни; и разрушение уникальной Сухаревой башни на пересечении Садового кольца, Сретенки и Первой Мещанской. Наконец, не названным по имени Храмом Христа Спасителя. В те годы Хрущев был вторым, а в 1935–1938 гг. годах первым секретарем московского горкома и обкома ВКП(б). Он был и коллективным вдохновителем, и верным организатором, и проводником в жизнь всех разрушений российской старины в Первопрестольной.

По законам жанра, если бы речь шла о киносценарии, здесь обязательно должен быть флешбэк. Например, приведен перечень решений Политбюро ЦК ВКП(б), которые никто не отменял в годы «борьбы с культом личности и его последствиями».

16 марта 1934 г. Постановление Политбюро «О Сухаревой башне и Китайгородской стене». Рукой неизвестного написанное решение: «Согласиться с предложением МК о снесении Сухаревой башни и Китайгородской стены». Материала к постановлению нет. Выписки для исполнения посланы Хрущеву и Кагановичу. Заметьте, что Хрущев идет первым, МК – это московский комитет партии, где Хрущев и Каганович – второй и первый секретари. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1016. Л. 38).

Через месяц, 10 апреля 1934 г., решением Политбюро «Сретенский дом заключенных из ведения НКЮ РСФСР передан в ОГПУ». Написано рукой Кагановича, (там же, Д. 1019. Л. 88. Протокол № 5). Понятно, что Сретенский домзак – это Сретенский монастырь.

За два года до этого, 24 сентября 1932 г., вынесено более развернутое постановление Политбюро по делу «Музейные ценности» (вернее было бы назвать его делом о «Ликвидации церквей и монастырей»): «1. Принять предложение президиума ЦИКС о разборке церкви «Спаса на Бору». 2. Предложить т. Енукидзе переговорить с т. Осинским в связи с письмом последнего на имя т. Сталина». (Там же, Д. 958. Л. 73. Протокол № 117. П. 35.). Отметок о голосовании нет. Принято единогласно. ЦИКС – это высший орган, Центральный исполнительный комитет Союза ССР. Авель Енукидзе – его секретарь.

Собор «Спас на Бору» – уникальный собор времен Ивана Калиты, т. е. с 1330 года (!) у торца того самого Кремлевского дворца, на трибуне которого стоит Михалков, а Хрущев дает ему и трем тысячам открытый урок. О чем было письмо Осинского Сталину? Думаете, товарищ Осинский пожалел храм? Нет, просто у него болела голова от «разборки церкви», и ему нужна была квартира в новом Доме на набережной, которую ему не давали.

1 октября 1932 г., через неделю после решения Политбюро, Осинский пишет Сталину:

«По моему письму к Вам т. Енукидзе было поручено переговорить со мной. Результаты разговора:

1. Енукидзе констатировал, что церковь все-таки будут ломать без отсрочки.

2. На мою просьбу: пока что хотя бы начинать работы, связанные с грохотом, в 10, а не 8 часов утра – ответил, что этого нельзя, т. к. де и так рабочие работают плохо и лениво.

3. Поставив затем вопрос о предоставлении мне другой квартиры в Кремле, ответил затем на него сам же, что такой квартиры нет и перевести меня некуда.

4. Поскольку я сделал из этого вывод, что след.[овательно], делать больше нечего, кроме как все-таки выезжать из Кремля, и спросил Енукидзе, нет ли помещения в городе, – ответ получился, что и там ничего нет.

Результаты разговора, т.[аким] о.[бразом] = нулю, и положение остается без перемен.

Осинский».

(Рукописный подлинник. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 780. Лл. 100, 101, 101 об.)