С. Михалков. Самый главный великан

С. М. Я общественную работу люблю, любил и буду любить. Я отдал много сил Содружеству писательских союзов, национальной литературе, я был во всех республиках.

H. М. Но ты бы мог в это время писать свои стихи, пьесы, басни…

C. M. Я мог бы писать свои стихи, но я понимал, что надо поднимать национальную литературу, что надо уважать… Надо поднимать ее авторитет у читателей, в обществе, и я это делал двадцать лет подряд. И делаю это сегодня.

Все, что отец говорил о своей общественной деятельности, было правдой, и он говорил об этом искренне, увлеченно и честно. Я не хотел его перебивать, хотя чувствовал, что мы вновь уходим от самого главного, что при всей значимости того, что он мог сказать, и при всей значимости его фигуры для жизни страны, для нас, его детей и внуков. Любовь к нему зиждилась совершенно на другом.

ЕГОР. Очень смешная история была с ним один раз у меня, очень смешная. У него была машина – прекрасная, «Мерседес», – на то время особенно. Тогда «Мерседесов» было мало, и была эта машина у него довольно долго. Там всегда играла у него она кассета – «Тум балалайка». Я как-то, года три поездив с ним на этом «Мерседесе» под эту кассету, говорю: «Слушай, а что ты все время слушаешь эту кассету, все одну и ту же, почему ты другую не возьмешь?» Он говорит: «Как?! Тут кассета? А я думал – это просто музыка, которая в машине существует». Я ему показал, что кассету можно вынуть… Очень смешно… То есть вот такой он человек. Мне кажется, он вообще с бытом очень на «вы». Я думаю, что он к нему вообще никакого отношения не имеет и никогда не пытался иметь.

АНДРОН. Помню, мне рассказывал мой сын – значит, внук Сергея Владимировича, – как они вместе ехали ко мне на спектакль, на «Чайку», мой сын тогда учился в Париже. И вот Егор рассказывает, что папа, приехав в Париж, пошел сначала куда-то в город, погулять. Вернулся в отель. И моему Егору говорит, вынимая вдруг из кармана пачку сигарет: «Кури. Покурим?» Егор говорит: «Дед, ты что?!» – «А что?» Ложится на диван в пальто, вытаскивает сигарету: «Да бери, угощайся». Егор ему: «Дед, да я не курю, да ты же и сам не куришь». А он говорит: «А они без никотина, я их в аптеке купил». – «А зачем же курить?» Он говорит: «Ну а так, повыдрючиваться немножко». Закурил сигарету – ему было уже тогда под восемьдесят лет, – лежит в пальто на постели в парижском отеле и курит сигарету – выдрючивается. Ну вообще! Это же студент, даже школьник, это в поведении чистый тинейджер! И вот эта легкость, с которой он такие вещи делает иногда, она, конечно, определяет во многом его характер. Он счастливый человек.

Н.М. Скажи, почему сегодня никто почти не знает твоих взрослых, по-моему, замечательных стихов:

Люблю ли я тебя?
Я по тебе тоскую.
Но что поделаешь,
раз полюбил такую.
Ты ночью мне жена,

проснешься утром – дочь.
И это чувство я не в силах превозмочь…

С. М. Не читай дальше. Это стихотворение я написал в припадке увлеченности, эта увлеченность ушла, и я не хочу эти стихи вспоминать, потому что…

H. М. «Безучастно ты смотрела/ на людское оживленье, / и вино тебя не грело/ в час дурного настроенья./ Незаметно, осторожно/ я твою погладил руку, / но при этом ты, возможно,/ ощутила только скуку…»

С. М. Это я тоже знаю… когда я писал, тогда я тоже был влюблен. Но я не считаю, что это такие шедевры.

H. М. Но это ты.

С. М. Это я.

H. M. Это ты.

С. М. Это я.

АННА. Очень хорошая история была, когда, я не помню, кто об этом рассказывал… А! Лидия Смирнова, актриса… Кто-то к ней подошел и спросил: «Вы не видели Сергея Владимировича?» Она сказала: «Там, где вы увидите самых красивых женщин, – там Сергей Владимирович». Он и сам очень хорош собой. И был всегда настоящим джентльменом.

H. М. А ты влюбчивый был?

С. М. А?

H. М. Влюбчивый?

С. М. Да, влюбчивый.

H. М. Влюбчивый мгновенно, быстро, неожиданно?

С. М. Нуда. Тогда увлекался. Это все было, но это все не так интересно.

H. М. Это как раз очень интересно. Потому что дело же не в том, чтобы копаться в чьем-то белье, – разговор о другом. Ты умел ухаживать, ты был гусаром, в общем.

С. М. Ну да. Но должен сказать, что за теми девушками или женщинами молодыми, за кем я ухаживал… я ни на одной из них не мог жениться.

H. М. Почему?

С. М. Ну, потому что что-то в чем-то не совпадало. Жениться надо тогда, когда чувствуешь, что одинаково думаешь о чем-то, одинаково воспринимаешь окружающий мир и так далее.