С милым рай в шалаше

Пока снимала с него мокрую одежду, пришла баба Маша.

— Баб Маш, где у него полотенца? Мне его обтереть надо. Я укол поставила, ему легче должно стать. Но мне его переодеть надо и постель поменять. Поможете?

— Конечно, доченька, сейчас всё сделаем. Я не видела его три дня, и сам не приходил, такого не было никогда, каждый день меня проведывал. Я зашла, а он лежит и тяжело дышит, мокрый весь, как тогда. Я к тебе и побежала.

Пока говорит баба Маша, я его переодела и под ним постель поменяла. Он очень горячий. Я стала его протирать уксусной водой и холодные компрессы на голову.

Через полчаса Андрею стало полегче дышать, но свист и хрипы есть. Не успела я приготовить мазь от бронхита. Хорошо ещё, что Семён лекарства привёз, поэтому смогла капельницу поставить. Не знала, как прицепить, так баба Маша швабру к стулу привязала, а я к швабре уже раствор приделала.

Пока делаю всё это, не перестаю себя корить. Ну почему не пришла к нему вечером, должна была прийти для массажа? Не случилось бы всего этого. Но гордость моя меня же и подвела, выключила профессиализм. Обиделась я видите ли. Дура. И в больницу его сейчас не повезёшь, трясти нельзя. И лекарства не все есть.

— Баб Маш, у вас случайно барсучьего жира нет? — спрашиваю с надеждой.

— У меня нет, но я знаю у кого есть, сейчас схожу.

Я выдохнула.

— Милый мой, не умирай, пожалуйста. Я всё сделаю, чтобы тебя спасти. Пусть ты не будешь моим, но я на тебя хоть смотреть буду иногда. Буду знать, что ты рядом где-то.

Сердце моё кровью обливается, слёзы ручьём льются из глаз. Я не могу его потерять, опять страх сжимает лёгкие.

Я сижу рядом и держу его за руку. Температура потихоньку спадает, дышит уже тише и ровнее.

— Пить, — слышу совсем тихое.

Подскакиваю и, приподняв голову Андрею, даю ему пить. Он делает глоток и сильно кашляет. Ему очень больно, и я чувствую эту боль, у меня тоже всё сжимается и режет внутри. Он откашлялся, я вытерла его и дала ещё пить. У него обезвоживание, нужно много пить. Андрей в полусознательном состоянии, температура ещё высокая, воспаление за раз не снимешь. Я продолжаю его протирать.

Баба Маша принесла барсучий жир. Я намазала спину и грудь Андрею.

Тем временем бабуля приготовила чай и перекусить. Не могу есть, просто пью чай.

— Ты бы шла спать, девочка моя, отдохнула бы чуток, — беспокоится бабуля.

— Нет, не пойду, здесь останусь. Вдруг хуже будет. Только…

— Да, доченька, говори, что надо сделать.

— Завтра должны рабочие приехать, двор мой чистить.

— Не переживай, я проконтролирую.

— Их обедом накормить надо будет, успею ли приготовить.

— Милая, не думай сейчас об этом. Вон, Андрюху спасай, а рабочих я накормлю.

Я опять заплакала. Ну кто мне ещё поможет? Как хорошо, что рядом такие замечательные люди. Я обняла баб Машу.

— Не плачь, что ты, справимся, все живы будем.

Бабуля ушла, а я ещё раз протёрла Андрея. Подтянула кресло ближе к дивану и села рядом с ним, держа его за руку.

Глава 23

АНДРЕЙ

ДО СМЕРТИ ШАГ

Мне жарко, дышать больно, слабость жуткая. Так, я это уже проходил. Дежавю. Еле открываю глаза, вдыхаю потихоньку, знаю, что если сильнее вдохну, то задавит кашель, и опять вырубит.

Дом мой, комната моя, рядом Алина. Моя Алина. Держит меня за руку и спит в кресле. Она здесь, лечила меня. Радость и блаженство разливается по моему телу, я улыбаюсь. Я полностью раздет, лежу под простынёй. Это она меня раздела? Да, больше некому. Жаль, что я не помню, как её ручки ко мне прикасались.

Лежу, стараюсь не шуметь, пусть поспит, наверняка долгое время со мной возилась, раз сидя вырубилась.

Сколько я уже лежу? Помню, что хотел защитить её от Гали. Но увидел, что её есть кому защищать. Они держались за руки и мило друг другу улыбались. До сих пор эта картина перед глазами. Помню, как было больно в груди от ревности. Чтобы заглушить эти чувства, пошёл к тёть Маше, что у неё делал — не помню даже.

Гнев и горечь бурлили внутри, переворачивали все внутренности. Я готов был морду набить Семёнычу, хотя мы с ним в нормальных отношениях. Или в другую крайность кидался: украсть Алину, спрятать, приковать к батарее, никуда от себя не отпускать.

Я совсем не держу себя в руках, такого не было никогда, выдержка была идеальной, кровожадности не замечал за собой, даже когда служил, всегда пытался обойтись малыми потерями, наименьшими жертвами.

А тут фантазия прям прёт из меня: скрыть, спрятать, моё. Если ревность, значит, собственник, если собственник, значит, моё. А если МОЁ — значит люблю? Ох, до чего сейчас могу додуматься? Надо заканчивать.

Вернулся домой поздно. Сел опять на диван, повязки на руках разодраны, и раны опять кровоточат. Ожог на животе печёт, и повязка тоже грязная. Содрал тряпки с рук и просто вымыл, на животе оставил как есть.

Алина из головы не выходит. Я же ей почти в чувствах признался, а у неё, оказывается, другой. Как унять эту боль? Напиться, что ли? Нет, не хочу опять в этот алкогольный омут. Голова болит, и в груди боль, и дышать тяжело. А потом забытьё.

Значит, заболел опять. Видимо, не до конца вылечился, хотя не лечился же, тётка травками отпаивала и всё.