С мыслями о соблазнении

Себастьяном Грантом она бы в жизни не подумала, что с ним может быть так

легко разговаривать. Вообразить только, стояла там, как идиотка, болтала без

умолку и перечисляла самые свои вопиющие недостатки, не допуская даже

мысли, что ее нелестное мнение о себе вызовет его недовольство.

Если я еще раз услышу, как ты поносишь свои изумительные веснушки или эти

роскошные волосы, то сорвусь и разобью себе голову об стену.

Улыбка Дейзи стала шире, в ней вновь расцвело ощущение счастья и оставалось

с ней весь день, пока Себастьян водил ее с экскурсией по поместью.

Оставив корзину для пикника на ферме, они посетили некоторые из любимых

Себастьяном в детстве убежищ: обветшалый домик на дереве, который они с

кузенами построили, еще будучи мальчишками, башни, где они любили

разыгрывать осады и сражения, и огромный самшитовый[1] лабиринт. Хотя

прошло много лет с тех пор, как Себастьян ходил по нему в последний раз, он

без труда провел ее меж высоких зеленых изгородей к открытой площадке в

центре, где посреди круглого фонтана возвышались скульптуры девяти

женщин.

– Музы, – широко улыбнувшись, пояснил он. – Их возвел мой дед. Он был

поэтом, и летом особенно любил работать здесь. Наверное, из-за тишины. –

Себастьян указал на место, рядом с которым стояла Дейзи. – Бывало,

растягивался прямо на траве. Так, лежа на животе, он целыми днями напролет

царапал в своей тетради вирши. Порой я тоже приходил сюда, и мы писали

вдвоем.

– Вдвоем прятались от вашего отца? – догадалась Дейзи.

– Пожалуй, – согласился он. – И от всех гостей.

– Гостей?

– Отец был настоящим сельским джентльменом. Летом в Эверморе вечно

устраивались загородные приемы, но здесь, в лабиринте, никто не смог бы нас

отыскать, и мы спокойно могли писать.

Что-то в его голосе пробудило в Дейзи любопытство.

– Не любите приемы?

– Не особо. – Ее замешательство было столь очевидно, что он пояснил: – Для

меня не секрет, что в Италии я приобрел репутацию сумасброда, но не потому,

что получаю удовольствие от такого рода вещей. Я имею в виду… – Умолкнув,

Себастьян отвел глаза, уставившись на высокую зеленую изгородь. – Италия

для меня – отрезок жизни, который я бы предпочел забыть. Там я стал другим

человеком и провел три года в Швейцарии, пытаясь вновь стать самим собой.

Но нельзя войти в одну реку дважды. – Он посмотрел на Дейзи, и что-то в его

взгляде ранило ее в самое сердце. – Нельзя…

Граф шевельнулся, переминаясь с ноги на ногу.

– Идем дальше?

Они вышли из лабиринта, и Себастьян провел их сквозь густые дубовые и

березовые рощи к колодцу желаний, где дал Дейзи полпенса, чтобы бросить

вниз. Он не спрашивал, что она загадала, но Дейзи все равно сказала. Услышав

ее желание, он Себастьян вздохом покачал головой, глядя на нее, как на

безнадежную дурочку.

– Никогда не загадывайте публикацию, – посоветовал он.

Она состроила рожицу.

– А что нужно загадывать?

– Гонорары, цветочек. – Повернувшись, он направился к лесу. – Большие-

пребольшие гонорары. И права на публикацию по частям.

Дейзи рассмеялась, следуя за ним по истоптанной грязной тропинке меж

деревьев и кустов.

– Потому что, если они есть, значит, публикация уже состоялась?

– Именно. – Он остановился так резко, что Дейзи едва не налетела на него.

– Черт побери! Я чуть не забыл показать вам дугу Осборна. Нашел же, о чем

забыть.

– Что такое дуга Осборна?

– Одно из прекраснейших мест в Эверморе. Идем.

Развернувшись, Себастьян повел Дейзи через рощи туда, где березы уступили

место ивам. Они остановились у сонной извилистой реки.

– Это, – с непонятным ей странно благоговейным трепетом выдохнул он, – дуга

Осборна.

Дейзи с сомнением взирала на дугообразный изгиб ручья перед собой.

Солнечный свет пятнал водную гладь сквозь завесу огромных плакучих ив, а по

другую сторону из густых зарослей кустарника выступал старый причал. К нему

была пришвартована плоскодонка, над кормой которой возвышалось прав ило.

– Очень милое местечко, – отметила Дейзи, – но я не вижу в нем ничего

особенного. Обычная излучина.

– Обычная? Женщина, это дуга Осборна, на этом плесе[2] ловится лучшая

форель во всем Дартмуре.

– О.

Видя, что его любимое место не вызвало у Дейзи особого восторга, Себастьян

вздохнул:

– Вы, очевидно, недооцениваете важность хорошей плесовы.

– Простите. Умей я рыбачить, вероятно, оценила бы.

Она устремила взгляд дальше, мимо реки и причала. Справа, на вершине

покатого холма, рядом с еще одной березовой рощей расположилось маленькое

круглое каменное строение, увенчанное куполом.

– Что это? – спросила Дейзи, указав туда.

– Павильон «каприз» [3]. Правда, раньше его называли иначе. Он носил куда

более внушительное имя: храм Аполлона. Его построил мой прадед, Уильям

Грант, четвертый граф Эвермор, когда реставрировал парки и сады в 1770 году.

Оригинальностью он не отличался, ибо полностью, вплоть до названия, содрал

его с постройки в Стоурхеде[4]. Поговаривали, сэр Генри Хор, владелец

Стоурхеда, был в ярости из-за того, что его храм скопирован, но что он мог