С нами или без нас: Естественная история будущего

Адам, Кертис, Дженнифер, Алекса, Хайме и я смотрели на карты, составленные Кертисом, и видели очаги естественной жизни. Области, не относящиеся к натуральным, были в наших глазах лишь пресловутыми «белыми пятнами», пространством, обрамлявшим и прерывавшим те среды, на которых мы сосредоточили все внимание. Вероятно, так поступило бы большинство экологов: в нашей научной сфере подобная предвзятость освящена временем. Экологи моего возраста и постарше обучены фокусироваться лишь на дикой природе. Как объясняла историк науки Шэрон Кингсленд, это происходит, в частности, потому, что основоположники экологии вполне сознательно избрали для себя предметом изучения именно дикую природу{44}. Они предпочли устраниться от беспорядочных экологических будней городов и деревень, хаоса и сумятицы того мира, который вращается вокруг человека. Но дело не только в этом. Такая фокусировка имеет отношение к персональным пристрастиям людей, которые выбрали для себя профессию эколога. В детстве многие из нашего круга, подобно Эдварду Уилсону, ловили змей и бродили по болотам. Для большинства из нас быть вдали от людей – это счастье. И дело не в том, что мы мизантропы (хотя и это тоже немного присутствует), но в том, что мы испытываем нежность к высоким деревьям, узким тропкам и встречающимся на них животным. Когда эколог выходит на пенсию, он не отправляется в круиз. Он переселяется в небольшую хижину, где продолжает заниматься исследованиями, а заодно находит себе какое-нибудь хобби – типа разведения лонгхорнов, рисования карт забытых мест, художественного выпиливания цепной пилой или собирания крупнейшей в мире коллекции редких разновидностей гранатовых деревьев (это все примеры из жизни моих друзей-пенсионеров). У этой натуралистической пристрастности есть как преимущества, так и недостатки. Одна из издержек состоит в том, что экологи иногда могут упускать очевидное и не заметить за деревьями города. В главе 2 мы уже видели, что именно так и получилось с островами и естественными средами, подобными островам. Глядя на карты, составленные Бельеа, мы с коллегами понимали, что нечто подобное происходит и когда мы начинаем размышлять, как биологические виды отреагируют на изменение климата. Ведь мы в значительной мере уже определили для себя, какие виды сумеют переселиться в ответ на климатические сдвиги. Наши действия по схеме business-as-usual произвели такой ковчег, который, скорее всего, перенесет из одного места в другое, из «до» в «после», вполне конкретный набор видов. Этот ковчег – Шарланта.

Природу этого ковчега можно осознать, всмотревшись в иллюстрацию 3.1. Справа изображена Шарланта, мегагород, который соединит существующие города, словно узелки на нитке. На северной оконечности он практически соединяется с уже сложившимся мегагородом – урбанистическим пространством, простирающимся от Вашингтона, округ Колумбия, до Нью-Йорка и почти, хотя пока еще не полностью, до Бостона. Вот то, что мы упустили. Да, мы уже создали коридор, идеальный и огромный, – но не для редких бабочек, ягуаров или растений. Это коридор для городских видов, для тех, кто способен перемещаться вдоль дорог и жить среди зданий, – видов, которые обитают не в зеленых, а в серых пространствах. Таким образом, воспользоваться этим коридором и обрести новый дом удастся лишь тем видам, которые преуспевают в городах, хорошо летают, быстро ходят или предпочитают перемещаться не в кишках медведя гризли и не на лапках жука-падальщика, а с помощью людей: на наших телах, телах наших домашних животных, на наших машинах или даже в наших товарах.

Согласно наиболее древним легендам, после завершения потопа с ковчега взлетает птица – обычно это голубь, – которая не возвращается обратно: она находит сушу, поднявшуюся из воды. Отсутствующий голубь олицетворяет время, наступающее после потопа. Голуби также несут послание о нашем будущем – благодаря исследованиям Элизабет Карлен, аспирантки Фордемского университета, и ее научного руководителя, Джейсона Мунши-Саута. Североамериканские сизые голуби прекрасно чувствуют себя в городах, а в лесах и на лугах им живется намного хуже. На востоке Северной Америки города, где они обитают, в основном соединены урбанистическим коридором, протянувшимся от Вашингтона до Нью-Йорка. Но между Нью-Йорком и Бостоном этот коридор прерывается. Не так давно Карлен исследовала генетику голубей, которые обосновались в североамериканских городах. Она обнаружила свидетельства того, что голуби от Вашингтона до Нью-Йорка скрещиваются настолько свободно, что между голубями из столицы и голубями с Бродвея нет различий. Они распространяются легко и быстро. Но голуби из коридора Вашингтон – Нью-Йорк генетически слегка отличаются от бостонских голубей, потому что пока им не хватает полноценного коридора{45}.