С неба - в бой

В половине седьмого утра мы залегли в кустах, метрах в пятистах от берега. До восхода солнца оставалось немногим более двух часов. Ждали сигнала Якубовского о том, что у него все в порядке.

Вот дважды мигнул электрический глазок, и мы направились к реке. Шли по сугробам, поэтому каждый метр давался с трудом. Особенно тяжело приходилось тем, кто был впереди. Плечи оттягивали мешки с боеприпасами.

Пожалуй, именно тогда я особенно остро ощутил, что война — это не только опасность, напряжение нервов, но и тяжелый, изнурительный труд...

Наконец достигли Шани. Полагалось бы передохнуть, но об этом нечего было и думать. Начали скалывать береговой лед, долбить скважины для зарядов. А инструмент у нас какой! Несколько ломов и лопат трофейных. И измотаны все до крайности. Все же кое-как пробили. Заложили взрывчатку, снаряды, протянули шнуры. Я отдаю последние распоряжения и наконец командую: «Всем — в укрытие!»

На льду остаются четверо: двое с одной стороны переправы, двое — с другой. Они поджигают фитили.

Минут через семь-восемь один за другим загрохотали взрывы. В воздухе замелькали глыбы льда, доски, бревна, даже камни, поднятые с речного дна. Ветер донес до нас едкий запах тола.

Когда все стихло, мы поспешили к воде. Там среди нагромождений льдин, обломков дерева увидели уцелевшие дощатые секции. Рейками, кругляками начали загонять их под лед, чтобы противник не смог быстро восстановить разрушенное.

Со стороны Самсонова, где у нас также была небольшая группа прикрытия, послышалась стрельба, потом донесся гул моторов. Мы насторожились. На противоположном берегу вскоре появились два самоходных орудия. Они открыли огонь с ходу. Нам ничего не оставалось, как начать отход.

Я досадовал на то, что мы не успели до конца уничтожить переправу. Поблизости разорвался снаряд. От сильного удара в правую голень я упал. Но тут же встал, сделал несколько движений ногой, пошевелил ступней. Как будто все в порядке, боли нет. Однако валенок стал наполняться чем-то теплым. На мое счастье, самоходки почему-то прекратили огонь. Самое время уходить. А два десантника вернулись и, стоя по колено в воде, заталкивали под лед деревянный съезд. Бросаюсь к ним на помощь. Втроем кое-как справляемся с неподатливым щитом. Потом карабкаемся на берег. Нас прикрывают автоматчики. Вражеские артиллеристы, как потом оказалось, перестали стрелять потому, что их отвлекла группа Ивана Якубовского. Однако вскоре самоходки вновь заухали.

Чтобы запутать гитлеровцев, мы идем к своей стоянке не напрямик, а в обход. Передвигаться трудно всем, а мне особенно. Ноги наливаются свинцом, теряют чувствительность. Стараюсь не отставать, но силы быстро таят. Это не только усталость, а и результат потери крови.

Над снежным полем встает красное морозное солнце. Оно не греет, не дает тепла и кажется совсем не нужным. Неожиданно светило становится черным, перед глазами замельтешили белые, зеленые, желтые мотыльки. Я падаю...

Когда открыл глаза, над собой увидел Василия Мальшина. Из своей фляги он вылил мне в рот остатки спирта.

— Что же вы, товарищ майор, не сказали, что ранены? — с обидой произнес он.

Мальшин разрезал финским ножом мой валенок, меховые чулки-унтята и стянул жгутом ногу выше колена. Заметив, как Мальшин прикусил нижнюю губу, взглянув на мою ступню, я спросил:

— Что там?

Он не ответил.

Мне стало плохо. Сознание затуманилось. Слышал чьи-то знакомые голоса. Но чьи — определить не мог. Совсем рядом кто-то сказал:

— Осторожней, осторожней!..

Сперва я не понял, к кому это относится. Потом увидел носилки, сделанные из жердей и вещевых мешков. Оказалось, на них хотят уложить меня.

Я сопротивляюсь, прошу:

— Помогите подняться, сам пойду.

Ребята почему-то заулыбались, приподняли, подсунули под спину свое сооружение. Мальшин поправил на мне шапку, коротко кому-то бросил:

— Давайте!

Я поплыл.

— Не иначе, пурга будет, — заметил один из несших меня. — Вон как небо затянуло. И ветер гудит...

— Успеть бы до лагеря добраться, — отозвался другой.

Василий Мальшин сокрушался:

— Как же это я не уберег командира!..

Больше ничего не запомнилось: я надолго потерял сознание.

Позже фельдшер Саша Кузьмина рассказала:

— Я вас, Иван Георгиевич, никак в сознание привести не могла: только стонете да зубами скрипите.

Мне требовалась медицинская помощь, какую, увы, не мог оказать фельдшер, да еще во вражеском тылу.

Радист Суханов связался со штабом ВВС фронта, и через несколько часов к нам прилетел санитарный самолет. Товарищи разместили в нем нас с Сашей Кузьминой.

Машина поднялась в воздух. Это был восемнадцатый день пребывания нашего отряда во вражеском тылу.

Потом друзья рассказали, что они считали меня безнадежным. Кто-то даже вслух сказал:

— Жаль майора, не выживет.

Скорее всего, именно тогда и родился слух о моей гибели, докатившийся до 1-го бомбардировочного полка.

Глава пятая. Неужели отвоевался?

«Ноги резать не дам»