С неба - в бой

Отделение сержанта Токарева захватило транспорт с горючим. Горючее слили. Из засады рассеяли маршевую ротную колонну. Противник потерял семнадцать человек.

Подразделение лейтенанта Тимофеева заставило разбежаться два неприятельских взвода, уничтожив при этом двадцать три солдата, захватив станковый пулемет и много боеприпасов. В схватках особенно отличились бойцы Горшков и Малявин.

Сержант Соколов со своей командой разгромил обоз. Взорвано семнадцать повозок с грузом, убито двенадцать фашистов.

Группа политрука Жгуна оседлала две дороги, выходящие на шоссе, обратила в бегство вражеских артиллеристов. Спасаясь, они бросили боевую технику.

Несли утраты и мы. И надо сказать, от мороза порой больше, чем от пуль врага. Холод отнюдь не был нашим союзником, как об этом часто пишут буржуазные военные историки, и особенно западногерманские мемуаристы. Он не щадил и нас.

Здесь, как и под Волоколамском, мы действовали в основном мелкими подразделениями. Сержант Борис Гордеевич Петров рассказал как-то бойцам о партизанах 1812 года, об их «охотничьих» отрядах. «Охотничьими» они назывались потому, что отбирали в них лишь тех, кто по доброй воле вызывался ходить на самые опасные дела.

Нечто подобное создали и мы. Наши команды были невелики, состояли из самых опытных, смелых и смекалистых ребят. Когда требовалось выполнить особенно ответственное задание, то посылали их.

Одной из лучших у нас заслуженно считалась «охотничья» команда Анатолия Левенца. Старший лейтенант Анатолий Константинович Левенец был родом из украинского поселка Корюковки, славящегося своей бумажной фабрикой. Отец его служил бухгалтером в местном лесхозе. Каратели сожгли его живым на глазах у жены, но он так и не сказал, где партизаны.

Анатолий Левенец мстил врагам за порабощенную родную Черниговщину. Он говорил мне:

— Знаешь, Иван Георгиевич, вот я с оружием, молодой, здоровый, крепкий, и то мне не по себе оттого, что рядом враг. А каково мирным людям?

Помолчав, Анатолий добавил:

— Ведь фашисты измываются над ними, как хотят. Чем больше гитлеровцев мы истребим, тем скорее будут освобождены и Юхнов, и Смоленск, и моя Черниговщина...

Левенец был суровый на вид человек. Но все знали, какая поэтическая у него душа. Не встречал я голосистее запевалы, никто не мог у нас так тронуть сердце бойцов задушевной песней, как он.

О своих боевых успехах говорить не любил. Как-то я попросил его:

— Анатолий, в порядке обмена опытом расскажи, как перекрываешь движение на шоссе.

Он улыбнулся:

— Могу вас, товарищ майор, взять в качестве минера, все и увидите. — Но тут же передумал: — Нет, не возьму.

— Почему? Не гожусь?

— Нет, по другой причине. Плохо, когда в одном подразделении два командира. — Посерьезнев, добавил: — Что рассказывать, Иван Георгиевич? Один бой на другой не походит. Каждый раз приходится применяться к обстановке, что-то придумывать, и вряд ли мой опыт что-нибудь другим даст.

В этом он был, конечно, не прав. Иногда все-таки удавалось расшевелить Левенца, и он кратко сообщал, как провел ту или иную вылазку. Чтобы узнать больше подробностей, я расспрашивал бойцов. Они готовы были говорить о своем командире бесконечно.

Во время одного из ночных привалов, боясь, что ребята уснут и замерзнут, я тормошил их, беседовал с ними, старался, чтобы и они не молчали. Помогать мне в этом стал кольчугинец Гарусов. Я знал его по боям на Угре. Кстати, он очень горевал, что до сих пор неизвестна судьба вожака их землячества Руфа Федоровича Демина, который высадился под Волоколамском, в районе Теряевой Слободы.

По-владимирски окая, Николай рассказывал разные истории, в шутливой форме наставлял молодых десантников:

— Великое дело — правильно регулировать движение на шоссе. Наша задача какая? Чтоб на нем вовсе никакого движения не было. Тогда, значит, мы правильно работаем...

— А сегодня как вы дирижировали? — поинтересовался я.

— Как всегда. Нет, вру. В этот раз командир почему-то не велел открывать огня. Сказал, что пойдем прямо к дороге и забросаем автомашины гранатами. Объяснил: вражеская охрана не подумает, что мы отважимся на это, а мы как раз именно так и поступим. Мне и Хоруженко старший лейтенант велел взять побольше гранат и магнитных мин.

Николай Гарусов подробно описал, как шли они к трассе, как укрылись за подбитым немецким бронетранспортером, стоявшим за поворотом дороги.

Неподалеку лежало орудие с одним колесом, а поодаль дымились оставленные фашистами догорающие костры. Сзади, всего в двух или трех шагах, был кювет, за ним в десяти — пятнадцати метрах — плотная стена темного леса.

Старший лейтенант расставил бойцов, объяснил, что каждый из них должен делать, напомнил сигналы. Гарусов оказался рядом с Хоруженко. Обзор был в обе стороны хороший, конечно, насколько позволяла ночная темнота. Все-таки на фоне снега можно было кое-что различить. До проезжей части было всего шагов двадцать.

Когда командир отдал последние указания, Гарусов сказал:

— Костры бы потушить, демаскируют...