«Если будет произнесено здесь самое священное слово Азии — «Шамбала», вы останетесь безучастны. Если то же слово будет сказано по-санскритски — «Калапа», — вы также будете молчаливы. Если даже произнести здесь имя великого Владыки Шамбалы — Ригден-Джапо, даже это громоносное имя Азии не тронет вас.
Но это не ваша вина… на западе нет ни одной книги, посвященного этому краеугольному понятию Азии».
Дальше на целых пятнадцати страницах Рерих пересказывает легенды о снежных людях и прочих диковинах Гималайских гор, из которых человек романтического склада мог бы заключить, что где-то там, среди Гималаев, спрятана священная страна, где загадочные мудрецы хранят тайны и ждут своего часа. Время от времени являются какие-то знаки того, что близится час Шамбалы, а заодно, конечно, час истины, мира и красоты. Знаки множатся, а час все не приходит. Вот и некая миссис Дэвид Ниель (крупный знаток этих дел) возвестила в 1924 г., что скоро вернутся из прежней жизни вожди и сотрудники Гессер-Хана, которые «воплотятся в Шамбале, куда их привлекут таинственная мощь их Владыки или те таинственные голоса, которые слышны лишь посвященным».
В конечном итоге, из Рериха про Шамбалу поймешь не много. Кое-какие, тоже не слишком убедительные подробности о Шамбале я нашел в той части французской книги Луи Повельса, где рассказано о близкой к Гитлеру эзотерической группе тибетского толка, носившей название «Группа Туле» и включавшей таких влиятельных персонажей, как Гиммлер.
«Философское обоснование своей деятельности, — пишет Повельс, — группа черпала в знаменитой книге «Дзянь», тайной книге тибетских мудрецов. Согласно этой книге существует два источника энергии:
Источник правой руки, проистекающий из подземной монастырской крепости медитации, разместившейся в городе, носящем символическое имя Агарти. Это источник созерцательной энергии.
Источник левой руки — источник материальной энергии. Он протекает в наземном городе Шамбала. Это город насилия, которым повелевает Король страха.
Тот, кто вступит с ним в союз, сможет повелевать миром».
Похоже, что многих диктаторов в XX в. очень соблазняла помощь Короля Страха, ибо власть их держалась на укоренении страха в ничтожных «винтиках» — рабах.
Во время его пребывания в Дарджилинге, а может, и до этого в душе Рериха созрел план великого путешествия по Средней Азии — через перевалы Тибета и Западные Гималаи в Китайский Туркестан. На Алтай, в Сибирь и Монголию, потом к Югу через пустыню Гоби, Тибетское нагорье и Восточные Гималаи обратно в Дарджилинг.
Готовясь к этому величайшему своему путешествию, Рерих посещает США, откуда идет приток средств, заезжает и в Европу, навещает в Берлине советское посольство, ведет там какие-то переговоры, потом навещает Порт-Саид и пирамиды в Гизе, остров Цейлон, штаб-квартиру теософического общества в индийском Адьяре и, наконец, возвращается к подножью Гималаев — в Дарджилинг.
Рерих серьезно готовится к тяжелому переходу, предвидя пограничные трудности, завязывает связи с дипломатами разных стран и попутно создает девятнадцать картин, изображающих духовных учителей христианства, буддизма, ламаизма, синтоизма и даже духовного водителя алтайцев…
В марте 1925 г. вместе с женой и сыном Юрием Николай Рерих из кашмирского Шрингара двинулся в путь во главе своей экспедиции. Из Кашмира экспедиция идет по караванному пути в тибетский Ладак, который считается родиной Гессер-Хана. Если верить просвещенной миссис Дэвид Ниель, «Гессер-Хан — это герой, новое воплощение которого произойдет в Северной шамбале». Рерих снова прикоснулся к легенде. Может, это и было одной из целей его паломничества. В сентябре, покинув Ладак, экспедиция Рериха через семь горных перевалов входит в китайский Туркестан.
«Рассказать красоту этого многодневного снежного царства невозможно… — пишет путешественник, — такие фантастические города, такие многоцветные ручьи и потоки, и такие пурпуровые и лунные скалы. При этом поражающе звонкое молчание пустыни…»
Лично мне в долгие годы моей российской жизни посчастливилось открыть для себя горы Кавказа, Тянь-Шаня и Памира, много счастливых месяцев и недель провести в горах, так что самым понятным для меня в извилистом пути малопонятного человека Н. К. Рериха является как раз стремление этого петербуржца в горы. «Лучше гор могут быть только горы», — пели у нас под Эльбрусом загорелые горнолыжники, забывая обо всех равнинных Владыках… Но так и не вставший на лыжи бородатый теософ Рерих копал глубже. «Все учителя ходили в горы, — пишет он, — самое высокое знание, самые вдохновенные песни, самые прекрасные звуки и краски рождались в горах. На самых высоких горах сосредоточено Высшее. Высокие горы — свидетели великих событий. Даже дух древнего человека радовался величию гор».
Помнится, как однажды, пропетляв среди каменных стен на афганской границе, крошечный чешский самолет в первый раз в жизни доставил меня в памирский Рушан. На тесном летном поле рядом с нами стоял под погрузкой вертолет геологов.
— Куда летите? — спросил я.
— На Саезское озеро. Людей доставим — и обратно.