С Невского на Монпарнас. Русские художники за рубежом

Рерих сам этого не видел, но свидетельства эти его не смутили. Так что, для обсуждения вопроса об истреблении его не дозревших до высшей мудрости современников Рерих не ошибся в поисках собеседников: и покойный махатма Ленин, и еще не добитый в ту пору махатма Троцкий, и более поздние махатма Сталин и махатма Гитлер с махатмой Пол Потом были до крайности разочарованы в отданных им во власть русских, немецких и камбоджийских трудовых массах. Щадить этих воспитанных старым миром тружеников-мещан и собственников они были не намерены. Об этом редко говорили вслух, но отзвуки этой надменности слышны там и сям, скажем, в записи беседы бисексуального француза Арагона с князем-коммунистом Святополк-Мирским. Француз сказал, что даже если погибнут три — четыре миллиона ничтожеств, храбрый новый мир не пострадает. Русский князь одобрил эту точку зрения, не подозревая, что сам угодит в число упомянутых трех (или тридцати) миллионов…

В рериховском «Послании махатм», наряду с желанием угадать волю заказчика, слышны отголоски теософических мечтаний и петербургских разговоров у Горького. Вероятно, все же в деловых московских переговорах Рериха (с каким-нибудь полномочным замом уже выходящего в тираж т. Дзержинского) было меньше эзотерических и больше профессиональных тайн. Как сообщают люди «допущенные», никаких документов на этот счет «в архивах» не найдено, но это как обычно. В былом советском быту эта ситуация нашла отражение в байке о «беспроволочном телеграфе». Искали, мол, на подмосковных раскопках телеграфные провода, но не нашли. Пришли к выводу, что под Москвой уже в V в. существовал беспроволочный телеграф.

Так или иначе. Рерих получил разрешение на путешествие по Алтаю и на переход через Монголию и пустыню Гоби в Тибет. Как пишут, разрешение было дано, чтобы «выполнить задание махатм».

Сообщения о московских визитах «возвращенца» Рериха звучат фантастически. Пишут, что он посетил Каменева, посетил вдову Великого махатмы Ильича и даже супругу Троцкого посетил. Вероятно. К махатме Троцкому у делового Рериха были коммерческие предложения. Сообщают, что вместе с приехавшим из Ленинграда братом Рерих хотел взять концессию на разработку месторождений в Алтайском крае и зарегистрировать корпорацию, носившую название священной горы ойротов — Белуха. А комитетом, дававшим концессии, еще ведал в то время махатма Троцкий. Нетрудно заметить, что мистические побуждения Рериха всегда счастливо сочетались с деловыми.

С продвижением живописи дело в Москве пошло хуже. Рерих подарил целый цикл Матрейя Луначарскому, но грамотная комиссия запретила передавать эту декадентскую поповщину в музеи, и картины отдали «возвращенцу» Горькому, чтоб тот повесил их на подмосковной даче, во дворце, отобранном еще самим Учителем у вдовы Саввы Морозова (на этой роковой даче и Учитель благополучно отдал душу, и сам Горький за ним вслед — всех тайн этой дачи не перечесть). Новые картины Рериха, несмотря на наличие в них революционных намеков, понравились Горькому все же меньше, чем старые, и он отправил их в Нижний Новгород. Не оценил — хотя ведь Рерих очень старался. На его картине «Явление срока» голова богатыря, похожая на ленинскую голову, выглядывает себе добычу на востоке, а под картинкой рериховская подпись (для политически малограмотных): «Настал срок восточным народам пробудиться от векового сна, сбросить цепи рабства».

Как и в начале 1918 г., Рерих проявил большую расторопность и предусмотрительность по части отъезда: он двинулся в обратный путь из Москвы в день похорон Феликса Дзержинского (который оказался не железным), но при этом всем знакомым и незнакомым в Москве (в том числе и корреспондентам) сообщил, что он спешит в Абиссинию. Заметал следы.

Понятное дело, что Рерихи отправились не в Африку. В поезде транссибирской дороги они поехали в Омск, а оттуда, в августе 1926 г. добрались до гор Алтая. К концу сентября 1927 г. их караван добрался до первого тибетского форпоста. А до того были на пути многие пустыни и горы, перевалы, горы, пустыни…

Конечно, время от времени до путников долетала таинственная весть о Шамбале. Не то, чтоб они отыскали реальные шамбальские поселения, но вот мчался же, например, по улицам Урги отряд конников и пел песню о Шамбале, которую сочинил Сухэ-Батор… Чем не встреча?

Конечно, ближе этого Рерих читателя к Шамбале не подпускает, а скорее всего, и сам до нее не доходит, однако чувствует, что знатоков географии и читателей, любящих мистику, надо чем-нибудь этаким утешить.

«Географ может успокоиться, мы занимаем на земле определенно место», — сообщает Рерих загадочно.

Иные из туманных сообщений Рериха о тайном шамбальском убежище способны были разволновать и самого ленивого разведчика:

«Почему же трудно принять, что группа, получившая знание путем упорного труда, может объединится во имя общего блага? Опытное знание помогло найти удобное место, где токи позволяют легче сообщаться в разных направлениях».

Нацисты поговаривали в Берлине о том, что «их направление» было для Шамбалы главным. Какие хвастунишки…