С Невского на Монпарнас. Русские художники за рубежом

В 1918 г. академик Осип Браз был назначен ученым хранителем и заведующим отделом голландской живописи Эрмитажа. Это не удивительно: он был великий знаток голландской живописи и сам давно уже собирал голландцев. В Эрмитаже он успешно реставрировал старые картины, в частности, «Натюрморт с атрибутами искусства» Шардена. С 1920 г. Осип Браз руководил живописной мастерской в преобразованной Академии художеств — в так называемом Высшем государственном художественно-техническом институте и в Свободных художественных мастерских, которые на тогдашнем новоязе называли труднопроизносимо-сокращенно — ВХУТЕИН и Ге-Се-Ха-Ме. Все эти разнообразные, неустанные труды (а может, и коллекционерство тоже) помогли Бразу кое-как выжить с семьей даже в бесчеловечные годы голода, разора и насилия. Однако, не имея опыта жизни при тоталитарном режиме, Браз не учел, что коллекционерство является при этом режиме опасным, ибо связано во-первых, с обладанием частной собственностью, что уже само по себе является преступлением, во-вторых, сопряжено с операциями по покупке и обмену ценностями искусства и связано, естественно, со знанием цен и ценности произведений искусства, которым обычно обладает знаток живописи. Все это стало отныне преступлением, ибо и собирать, и менять, и продавать (или как говорили, «разбазаривать за границей») произведения искусства и даже знать подлинную им цену — все это теперь могла только власть, прочие же знатоки этих тайн наверняка могли рассчитывать лишь на скамью подсудимых. Именно так и гласило постановление Коллегии ОГПУ от 16 марта 1925 г. по поводу преступных действий академика Браза, который к тому времени успел просидеть уже около года в застенке: его обвиняли «в скупке картин и художественных ценностей, неофициальной экспертизе по закупке картин для вывоза их за границу и в передаче секретных сведений об экономическом положении СССР английскому представителю». Все эти страшные слова — «скупка», «передача секретных сведений», «экономическое и политическое положение СССР» нужны были, конечно, для устрашения собирателя, наглого собственника и знатока цен (это знание, наверно, и было знанием «секретных сведений об экономическом положении СССР». В общем, перед ОГПУ предстал типичный «враг народа», которому впаяли довольно скромный по сравнению со сроками более позднего и более развитого социализма трехлетний срок заключения в Соловецком концлагере. Впрочем, и предварительное заключение и три года на Соловках — это все еще надо было пережить, чтоб потом честно получить добавку срока «по рогам». Надо было выжить…

Браз не оставил нам рассказа о своей отсидке или хотя бы о прибытии везущего зеков корабля «Глеб Бокий» с материка на Соловки, но бывший в ту пору юным (а потом проживший долгую-долгую жизнь) академик Дмитрий Лихачев в своем очерке о Соловках, где он между прочим упоминает о прибытии в новом конвое знаменитого Браза, такое описание оставил, и я из него процитирую небольшой отрывок, хотя бы несколько строк, чтоб стало ясно, о чем шла речь:

«На ночь погнали нас на Попов остров, запихнули в сараи, чтобы наутро переправить на (Большой) Остров. В сарае мы всю ночь стояли. Нары были заняты «урками», полуголыми «вшивками», «обстреливавшими» нас вшами, в результате чего мы через час уже были покрыты ими с ног до головы. Клопы ползали темной стеной на лежавших… Снова погрузка днем, на этот раз на пароход «Глеб Бокий»… Вор Овчинников развел нас под лестницу, и нам удалось избежать переполненного трюма, куда отстающих уже прямо спихивали на головы остальных. Затем прибытие на остров, снова пересчеты, дезинфекционная баня № 2, где мы сидели в ожидании возвращения нам одежды голыми. Приемка в 13 (Карантинной) роте…, вмещавшей в свои недра более двух тысяч человек… после тяжелых дней сыпного тифа, удивительных встреч и кошмарных снов, от которых психологически спасал меня только «научный интерес» к виденому и стремление все как-то осмыслить в духе моего «школьного мировоззрения»…

Вот так спасался от безумия юный Лихачев. Не знаю, как спасался 52-летний Браз, который был все же на 30 лет старше Лихачева. За академика Браза долго хлопотали художественные организации Петрограда, и в начале 1926 г., то есть, всего через два года после ареста, он был освобожден досрочно без права проживания в центральных городах. Он был отправлен в ссылку в Новгородскую область, где писал пейзажи, так что от страха спасался Браз живописью. В 1926 г. ему разрешили вернуться в Ленинград, а в 1928 г. разрешили выехать к семье в Германию, откуда он сразу перебрался в Париж. Конечно, перед отъездом всю его коллекцию живописи у него отобрали, или, как элегантно выражается биографический словарь, он «сдал коллекцию в Эрмитаж» (не «продал», а «сдал», но все же можно сказать, что и обменял — обменял на какую ни то жизнь и свободу)…