С ними по-хорошему нельзя

Добравшись наконец до набережной, он остановился; пот тек с него ручьями. Еще один толчок, и тело окажется в Лиффи. Вот и мирный плеск воды, близкий, чуть ли не хрустально-звонкий, — маленькие колокольчики велеречивой вечерни. Галлэхер все больше думал о британцах; чем опаснее они ему казались, тем более жизнеспособным — в отличие от других повстанцев — он себя ощущал. О выработанной тактике операции он и думать забыл; неудивительно, что душа у него ушла в пятки от внезапно раздавшегося взрывоподобного грохота.

Разрабатывая свой план, Келлехер упустил из виду ступеньки перед набережной. Он устремился вперед со своей тачкой, потерял равновесие во время спуска, вывалил обрюзгший груз на землю, рухнул сам и покатился кубарем, увлекая в своем кубарении грохочущее транспортное средство.

Галлэхер почувствовал, как пот всасывается обратно в поры его кожи, побелевшей от страха, но по-прежнему казавшейся серой по причине густых сумерек. Его мышцы судорожно сжались, пальцы судорожно впились в плоть покойной почтовой девушки. В этот момент он держал ее слева за плечо, справа — за бок. Зажмурившись, он принялся думать о всякой всячине, которая вихрем закружилась у него в голове. Захлопали выстрелы. Галлэхер прижался к ноше. Неистово сжимая девушку в своих объятиях, он залепетал:

— Мама, мамочка...

Свистели пули, впрочем довольно редкие. Очевидно, стреляли со сна и заторможенно.

— Мама, мамочка... — продолжал бормотать Галлэхер.

Он даже не услышал, как по мостовой прокатилась тачка. Это Келлехер, героически взвалив почтовых служащих в тачку, продвигался под огнем противника. Оказавшись в пределах слышимости, он заорал sotto voce[8]:

— Толкай же ее, придурок!

Зачарованно-пораженный Галлэхер прекратил свои спазматические подрагивания и одним махом столкнул девушку в воду, куда она погрузилась одновременно с двумя другими трупами и тачкой заодно. Послышалось четырехсложное «бултых», Келлехер развернулся и помчался к повстанческому блиндажу. Галлэхер, не раздумывая, припустил за ним.

Раздалось еще несколько выстрелов, но пули миновали дилетантствующих похоронщиков, которые в два счета взлетели по ступенькам и ринулись в темный зияющий проем. Келлехер бросился к своему «максиму» и выпустил наугад несколько очередей. Галлэхер, захлопывая дверь, успел заметить покачивающуюся на лиффийской воде тачку.

XXX

Началась перестрелка, и Каллинен задумался о своих дальнейших действиях. Сидя на корточках и сжимая коленями винтовку, он дремал перед дверью кабинета, в котором они решили — после долгих и бестолковых споров — заточить пленницу; Каллинен не видел особой необходимости в своем бдении перед этой дверью; он считал своим долгом сражаться, а не сторожить. А еще ему очень хотелось узнать, что же там все-таки происходит. Он поднялся, потоптался в нерешительности, повернул ручку и легонько толкнул дверь. Лунный свет слабо освещал комнату. Каллинен начал вглядываться, различил письменный стол, кресло, стул. В тот момент в окно угодила шальная пуля, стекло разлетелось вдребезги. Каллинен инстинктивно распластался на полу, затем осторожно поднял голову и заметил англичанку, которая, прильнув к стене у окна, очень внимательно наблюдала за тем, что происходит на улице.

Перестрелка затихла, Каллинен выпрямился и тихо спросил:

— Вы не ранены?

Она не ответила, даже не вздрогнула. Как раз в этот момент раздалось четырехсложное «бултых».

— Что там случилось? — спросил Каллинен, не двигаясь с места.

Продолжая очень внимательно следить за тем, что происходит на улице, она поманила его пальцем. В этот момент перестрелка возобновилась, Каллинен, осторожно приближаясь по стеночке, услышал, как пробежали двое, как хлопнула дверь на первом этаже, как застрочил пулемет Келлехера. Теперь он находился совсем рядом с Герти. Она нащупала его руку и сильно ее сжала. Из-за ее плеча он бросил взгляд на улицу и увидел набережные с наваленными штабелями, мост О’Коннелла, вяло текущую Лиффи, которая уносила к своему устью покачивающуюся тачку.

— Что там случилось? — переспросил он очень тихо.

Она продолжала сжимать его руку. В другой руке он держал оружие. Сражение продолжалось, хлопали выстрелы. Каллинен начал подумывать о своем личном участии в перестрелке.

— Отпустите руку, — прошептал он на ухо Герти.

На этот раз она повернулась к нему.

— Что они с ней сделали? — спросила она.

— С кем?

— С той девушкой.

Разговаривали они шепотом.

— С какой девушкой?

— С той, что лежала на мостовой.

— А! Та, которую подстрелили англичане? Одна из ваших.

— Они сбросили ее в Лиффи.

— Ну да.

— Но до этого на ней лежал кто-то из ваших.

— И что же он делал?

— Не знаю. Дергался.

— Ну и что?

— Не знаю. А другой, тоже из ваших, бежал и толкал тачку.

— Ну и что?

— Они сбросили трупы в Лиффи.

— Возможно. Ну и что?

— Все эти «бултых». Я все видела. И слышала. А мистера Теодора Дюрана вы тоже умертвили?

— Директора?

— Да.

— Кажется, да.

— Его тоже сбросили в Лиффи, вместе с привратником и со служащей, на которой дергался ваш коллега.

— И что дальше?

— Дальше?

Она посмотрела на него. У нее были удивительно голубые глаза.