— Не знаю, как это произошло, клянусь, я этого не хотел, но вдруг мы очутились около Ист-Уолла. Пустырь, бродячие собаки, сумрак, разбитые фонари, отсутствие деревянных лошадок так поразило девушку, что она упала в обморок.
— Бедное дитя.
— Она упала резко, вот так: шлеп! Я склонился над ней. Она была мертва.
— Господи, помилуй! — воскликнула мама и религиозно прожестикулировала.
— Чувствовал я себя довольно кисло.
— Понимаю, — посочувствовала мама.
— Я оттащил ее в укромный уголок. И потом там... там...
Он разнервничался:
— Я бы на вас там посмотрел! Короче говоря, я не удержался. Ведь не каждый день выпадает такая возможность.
— Понимаю, — вновь посочувствовала мама.
— Потом я спрятал ее в бочку.
— Не так быстро, — попросила мама. — Расскажи подробности.
— Ну, как же... — замялся папа. — Как же...
— Да, да, да. Мы тебя просим, пожалуйста, будь любезен.
— Во всяком случае, клянусь вам, я отнесся к ней с уважением.
— О!
У мамы был совершенно недоверчивый вид.
— Даю вам слово. Я предался лишь антропофагическому пороку. Да и то. Я вовсе ничего не ел. Только пил.
Затем добавил ровным голосом:
— Потом спрятал ее в бочку. Это все.
Мы молчаливо погрузились в свои мысли, что придало атмосфере некую грандиозность. Я даже почувствовала к нему некую симпатию, он был все-таки не злобным мерзавцем, а слабым, безвольным и импульсивным человеком. Джоэл — весь в него. Да, Джоэл. Кстати, Джоэл.
— Что мы можем сделать для Джоэла? — спросила я.
— Если его сцапают, — сказал папа, — он окажется в мерзком положении.
— Бедный Джоэл, — вздохнула мама и вновь принялась за вязание.
— Он ни за что не сможет доказать, что не убивал ее, — продолжал папа. — Акт вампиризма всегда вызывает негодование судей. Знаю по опыту. Значит, он получит по полной катушке, то есть смерть через повешение.
— Я бы никогда не подумала, что он так кончит, — сказала мама. — Ну, ничего, возьмем к себе миссис Килларни и Саломею.
— Посмотрим, — сказал папа. — Короче говоря, мы влипли в очень неприятное дело.
— А вдруг у него найдется алиби, — воскликнула я с надеждой в голосе.
— Тогда совсем хреново, — отозвался папа.
— Это почему? — спросила мама.
— Потому что тогда они вернутся сюда с обыском, а мне бы этого не хотелось, понимаешь?
— Понимаю, — посочувствовала мама.
Сегодня утром наша фамилия была пропечатана большими буквами в газете. Я думала, что это случится лишь после того, как я опубликую свой роман, через несколько лет. Нам есть чем гордиться! Я решила вырезать статью и отправить Мишелю Прелю. Папа громко прочел ее вслух. Теперь не оставалось никаких сомнений: у Джоэла дела плохи. К несчастью, когда его арестовывали, он еще вздумал защищаться. А еще в статье намекали на то, что он изготавливал пуговицы из человеческих костей; ну и посмеялись же мы: какие все-таки они тупые, эти журналисты.
Затем пришли соседи и соседки с комплиментами. Папа, конечно, спрятался. Радостная мама ораторствовала, наливала, плакала.
То и дело велосипедный почтальон привозил мне дружеские послания: в первую очередь от Богала, потом от Варнавы, Тимолеона, Пелагии, Игнатии, Аркадии и от многих других. Авель Мак-Адам писал:
Мистер Томас, садовый сторож:
Да, кстати, надо бы ее предупредить; в Гэлине она вряд ли читает газеты. Еще я получила телеграмму от Мишеля Преля:
Какой он все-таки любезный. А еще пришла загадочная записка:
Я довольно долго не могла понять, кто ее отправил, и в конце концов решила, что Мэйв.