Под конец меня достали все эти соседи и соседки, и я вышла. Села на трамвай, затем пересадка. Вышла на остановке Кинг-стрит и пошла пешком. Прошла мимо одной казармы, трех больниц, одного дома призрения и двух сумасшедших домов, после чего прибыла к Ричмондской тюрьме и попросила разрешить мне свидание с Джоэлом. Старший надзиратель принял меня с большим почтением, но распоряжение было категоричным: я получила безапелляционный отказ, а вместе с ним, через посредничество надзирателя, поцелуй от администрации. Посредник предложил еще и разделить с ним его ложе. Но поскольку, с одной стороны, из всех поцелуев меня интересовали лишь те, которые телеграфировал Мишель Прель, а с другой стороны, я не чувствовала себя чрезмерно усталой, то с помощью бокового удара по адамову яблоку я дала понять старшему надзирателю, что ничто из предложенного меня не прельщает. Он проводил меня к выходу, оказывая знаки глубочайшего и несколько болезненного уважения.
Я погуляла немного вдоль и поперек Грэйндж Горман-лейн. Тюрьма — дело невеселое. До этого я никогда не обращала на нее внимания, но теперь, когда там сидел Джоэл, уже один ее вид разрывал мне сердце. Наконец я пошла прочь и вернулась домой пешком, умяв по пути несколько пирожных. Еще я отправила телеграмму Мэйв.
Дома бедламило вовсю. Мама была совершенно пьяна. Ликвидировав все наши запасы, соседи уже потянулись к выходу. Но поскольку на помощь прибывали более щедрые знакомые со своими бутылками, все закончилось не раньше трех часов ночи.
Сегодня было чуть поспокойнее. В газетах по-прежнему пишут о Дублинском Вампире[*], но так как папа сразу же вырезает эти статьи для себя, приходится покупать по второму экземпляру для Мишеля Преля. Я вернулась в тюрьму: разрешения на посещение по-прежнему нет. Все-таки тюрьма — мрачное место, да и не могу же я все время лупить старшего надзирателя по адамову яблоку. Чтобы вытащить оттуда Джоэла, надо что-то придумать.
Мэри приехала, когда мы садились за стол ужинать. «Ну и ну, вот незадача», — сказала она и набросилась на селедку в имбире: аппетит в пути разыгрывается.
После селедки настал черед сала с капустой, головки сыра в десять фунтов (все, что осталось) и пирога с морской капустой, который мама сварганила на скорую руку, чтобы побаловать Мэри, и который был отвратительным.
— Мама, — сказала Мэри, — не буду тебе льстить, от замены мы явно не выиграли.
— Что касается пирога с морской капустой, — подхватил папа, — то должен признать, что Бесс знала в нем толк.
— Давайте лучше поговорим о бедной девочке. И о Джоэле. Вы верите в то, что он занимался такими эксцентричностями? Я — нет.
— Я — тоже, — сказала мама.
— Нужно найти ему хорошего адвоката, — сказала Мэри.
— Это будет дорого стоить, — сказал папа. — Ведение дела о вампирах стоит раза в два дороже, чем дело о сатирах или дезертирах, а это не шуточки. Найдутся ли у нас средства?
— Можно все-таки чем-то пожертвовать, — сказала Мэри.
— Тем более что он невиновен, — сказала мама.
— Я в этом не очень уверена, — сказала Мэри.
— А я уверена, — сказала мама.
— Как ты можешь быть в этом уверена? Может, ты и виновного знаешь?
— Конечно. Вот он.
И она посмотрела в сторону папы.
Мэри хлопнула себя по ляжке (жест, который она наверняка подцепила на своей работе).
— Забавная ситуация, — сказала она. — Я об этом думала. Вы разве не находите это забавным?
— Какая сообразительность, — сказала мама.
— А откуда ты знаешь, что это он?
— Он сам признался.
— Ну и ну...
Несколько секунд она молча рассматривала папу.
— Ну и ну, — повторила она, на этот раз обращаясь к нему. — Так чего же ты ждешь? Пошел бы и сдался.
— Почему ты хочешь, чтобы он сдался? — спросила ошеломленная мама.
— Потому что он — виновный.
— Не все виновные сдаются, — сказала мама. — Если бы все это делали, детективных романов не было бы вовсе.
— Чтобы освободили его сына, — пояснила Мэри. — Твоего.
— Думаешь, поможет? — спросила мама.
— Вне-фся-ка-ва-сам-не-ни-яяя! — гаркнула Мэри ей в ухо.
Мама посмотрела на супруга:
— Собрать тебе вещи?
— И ты туда же! И ты за это бессмысленное предложение! Но я ведь вам сказал, что не убивал ее.
— Как это? — спросила Мэри.
— Ну да. Она умерла от обморока. Умерла сама, сама по себе. Я ни при чем. Я только пил ее кровь. И то не так чтобы. Выпил-то совсем немного. И все. Я не преступник. Нет смысла рисковать своей шкурой. Я ни за что не смогу доказать, что не убивал ее. Не хочу, чтобы меня приговорили к смертной казни. Я только пил, чуть-чуть выпил, и все.
Рассказывая всю эту жалостливую дурь, папа делал невообразимо плачевный вид.
— Но ты же не позволишь, — сказала Мэри, — чтобы вместо тебя повесили Джоэла?
— Не позволишь? — повторила я.
— Это было бы нехорошо, — заметила мама.
— Но ведь я вам сказал, что не убивал ее!
— Тем более, — сказала Мэри.
— Тем более, — добавила я.
— Это было бы нехорошо, — заметила мама.
— Если ты сдашься сам, — сказала Мэри, — ты заслужишь снисхождение присяжных.
— Судья тебя похвалит, — добавила я.
— В округе к нам будут относиться лучше, — заметила мама.