С Новым годом, с новым счастьем!

Да разве она сможет объяснить ему, что воспарила на крыльях любви в сказочные выси и очнулась, когда было уже слишком поздно?

Он часто восхищался ее искренностью, и она действительно была искренна с ним – во всем, но только не в этом. Ей недоставало сил признаться ему, что внутри ее тикает часовой механизм бомбы, готовой вот-вот взорваться. Она знала, что к ней пришла любовь, единственная и неповторимая, но никогда не думала, что он ответит ей такой же любовью. И только значительно позднее, осознав, что невозможное все-таки произошло и он любит ее, Кэтрин поняла, что должна положить конец их отношениям.

Ей хотелось спросить его – что бы он сделал, расскажи она ему тогда правду? Разве могла она так поступить? Он либо бросил бы ее, либо посчитал бы своей обязанностью остаться с ней до самого конца, а этого она не могла от него принять. Да, я вела себя малодушно, хотелось ей сказать, но ведь я ушла из-за тебя, потому что любила тебя. А уже позже, когда стало ясно, что произошла ошибка, чудовищная ошибка, она пришла в себя и признала тот факт, о котором ей постоянно твердил внутренний голос, – что они слишком разные, что она играла несвойственную ей роль и что на самом деле пути их пересеклись лишь на мгновение, и не для того, чтобы связать их, а чтобы еще сильнее подчеркнуть, насколько далеки друг от друга их миры.

Он влюбился в мираж. Он влюбился не в учительницу с полным гардеробом безвкусной одежды, а в яркую, птичку в чужом оперении. Разве могла она лелеять надежду воскресить чудо?

Ошибка, которая выпустила ее на свободу, в конце концов прочно пригвоздила ее к реальности.

– Разумеется, нет, – с колким сарказмом подтвердил он. – Ты просто не могла ничего сказать. Куда проще было оседлать карусель, которая попалась на твоем пути. Мое предложение, должно быть, стало настоящим потрясением для тебя. Угрызения совести не замучили?

– Нет, пойми, я…

– К черту! Я смотрю фактам в лицо! – взревел он. – От начала до конца это было паутиной сплошного обмана! Подумать только, а я-то считал тебя единственной на миллион, чистой, как родниковая вода. Уж лучше, чтобы у тебя был другой, – рявкнул он. – Тогда по крайней мере можно было бы все объяснить страстью. Но твой рассказ ясно дал понять, кто ты есть – холодная, расчетливая стерва, со спокойной душой использующая мужчин. Тебе хотелось получить все удовольствия мира – и ты их получила от меня, без малейшего колебания, прекрасно зная, что вернуть мне сможешь не больше, чем тебе позволит затянутая на твоей шее петля.

– Не говори так!

– Это еще почему? – фыркнул он. – Что, правда глаза колет?

– Я признаю, что поступила неправильно… Я вела себя малодушно, это верно, но я никогда не использовала тебя!

– Удивляюсь, к чему тебе было трудиться и рассказывать мне эту грязную историю, вместо того чтобы просто принять то, что тебе услужливо преподнесли еще раз.

Она ничего не ответила. Все было сказано.

Она чувствовала себя окоченевшей, как айсберг, и иссохшей, как песок пустыни.

Я любила тебя тогда, могла бы она сказать, и люблю тебя сейчас. Но у нее не хватило сил вынести насмешки, которыми он ответил бы на эти слова.

Она прошла через всю комнату, накинула пальто и глухо произнесла:

– Полагаю, ты согласен, что мне пора отсюда уходить.

Неужели всего несколько часов назад она встречала самое чудесное Рождество в своей жизни? Неужели всего несколько часов назад она ужинала в шумной компании и хохотала со всеми вместе? Ей казалось, что с тех пор прошли десятилетия.

Она была уверена, что увидит в зеркале совершенно седую женщину. Она чувствовала себя постаревшей на тысячу лет за один день.

– Ты поставила себе целью потерять девственность? – Он двинулся через гостиную к ней с бесшумной скоростью ночного хищника. – Ты задумала и это среди всего остального, когда начала со мной встречаться?

– Ничего подобного!

– А тебе действительно было хорошо в постели – или же это был все тот же фарс? – игнорируя ее протест, добавил он, и Кэтрин подняла на него широко распахнутые глаза.

– А ты как думаешь? – горестно шепнула она.

– Я думаю, что только в постели ты и была настоящей, – Он уставился на нее, как будто она была незнакомым человеком, врагом, внезапно объявившимся в его доме. – Так почему бы тебе не забрать с собой воспоминания о нашей любви? – Он резко наклонился, и его рот обрушился на ее губы.

Она боролась с ним, но все ее усилия были тщетны. Запустив пальцы ей в волосы, он запрокинул ее голову и поцеловал со злостью и ненавистью.

Распахнув ее пальто, он, не обращая внимания на ее сопротивление, с силой стиснул ей грудь.

– Не надо! – мотая головой из стороны в сторону и извиваясь всем телом, взмолилась Кэтрин.

– Но ведь тебе нравится заниматься со мной любовью, – произнес он ей в рот. – Разве ты против заключительного акта страсти?

– Это не страсть, это ненависть!

– Ты другого не заслуживаешь. – Но он отстранился. Сама его поза говорила: он никогда ее не простит.

– Я была дурой, – прошептала Кэтрин, – но я не была жестокой.