С окраин империи. Хроники нового средневековья

Ходом мыслей Маклюэна управляют непростительные для теоретика коммуникаций ошибки, из-за которых он не видит отличий между коммуникационным каналом, кодом и сообщением. Говоря, что дороги и письменное высказывание – средства коммуникации, он приравнивает канал к коду. Говоря, что евклидова геометрия и одежда – средства коммуникации, он приравнивает код (способ формализовать опыт) к сообщению (способ выразить, в зависимости от заданных внешних параметров, то, что я хочу сказать, или содержание). Говоря, что свет – средство коммуникации, он упускает из виду, что «свет» может выступать в трех разных ипостасях: 1) свет как сигнал (вспышки, которые в соответствии с азбукой Морзе складываются в сообщение); 2) свет как сообщение (свет, зажженный в окне возлюбленной, сообщает «приходи»); 3) свет как канал для другого средства коммуникации (если я иду по освещенной улице, то могу прочитать объявление на стене).

В этих случаях функции света отличаются, и было бы крайне любопытно исследовать с трех совершенно разных позиций незыблемые черты самого феномена или же изучить зарождение трех световых явлений, обратившись к трем разным способам применения. В итоге успешная и прославленная формула «средство коммуникации есть сообщение» оказывается двусмысленной и преисполненной противоречивых смыслов. Она может обладать следующими значениями:

1) форма сообщения является истинным содержанием сообщения (этого мнения придерживаются авангардные писатели и литературные критики);

2) код, иными словами, структура языка – или любой другой коммуникационной системы, – является сообщением (это знаменитый тезис Бенджамина Ли Уорфа, согласно которому мировоззрение определяется структурой языка);

3) коммуникационный канал является сообщением (то есть средство, выбранное для передачи информации, определяет или форму сообщения, или его содержание, или структуру кодов – это мнение разделяет и такая наука, как эстетика, поскольку от выбора художественного материала зависят работа духа и раскрытие темы).

Эти тезисы доказывают, что Маклюэн неправ, утверждая, будто исследователи информации принимали в расчет исключительно информационное содержание и обходили стороной вопросы формы. Помимо того, что Маклюэн и здесь жонглирует терминами и использует слово «содержание» в двух разных значениях (для него это «то, что сказано», а для теории информации – «некое количество бинарных решений, необходимых для формулирования чего-либо»), выясняется, что теория коммуникации, формализируя этапы передачи информации, создала инструментарий, позволяющий дифференцировать отличные друг от друга феномены, которые надлежит воспринимать соответственным образом.

Маклюэн соединяет в своей формуле несколько явлений, но толку от этого ноль. Когда он делает вывод, что массовое распространение печатных машинок привело к появлению на предприятиях женщин-машинисток, отчего пришло в упадок производство плевательниц, то всего лишь подтверждает очевидную истину, что любая новая технология способствует изменениям в обществе. Но перед лицом изменений нелишним будет понять, чем они вызваны: новым коммуникационным каналом, новым кодом, новой структурой кода, тем, что именно доносит до нас сообщение посредством структурированного кода, или тем, как определенная группа людей воспринимает сообщение.

Предложу другую формулировку – средство коммуникации не есть сообщение; сообщение становится тем, во что его превращает адресат, когда соотносит со своими кодами восприятия, не имеющими ничего общего ни с кодами коммуникатора, ни с кодами исследователя коммуникации. Средство коммуникации не есть сообщение, потому что для вождя племени каннибалов часы – не материальное воплощение времени в пространстве, а кинетическое ожерелье, которое можно повесить на шею. Если средство коммуникации есть сообщение, то ничего с этим не поделать (апокалиптики уж точно знают): нами движет созданный нашими собственными руками инструментарий. Однако сообщение зависит от его прочтения, и в электрическую эпоху еще осталось место для партизанских войн: существуют разные типы восприятия, и битва ведется не за телевидение, а за стул перед телеэкраном. Может быть, Маклюэн и прав (а с ними и апокалиптики), но в таком случае правда губительна, а раз культура способна бессовестно порождать все новые и новые правды, то имеет смысл предложить другую, более продуктивную.

В завершение – три вопроса о чтении книги Маклюэна.