С открытым лицом (ЛП)

Отца её я больше не видел. Он умер через несколько дней после дочери. Он был болен раком, но эта новость, вероятно, помогла ему угаснуть. Эльза, мать, навещала меня в тюрьме. Хотя она уже очень стара, мы продолжаем писать друг другу. Это женщина, с которой меня связывают глубокие отношения, подпитываемые любовью, которую и она, и я испытывали к Маргерите.

Я бы сказал, что моя боль и личная драма не исчерпаны и сегодня. С Маргеритой я пережил отношения глубокой любви, которые предшествовали нашему политическому роману и вышли за его рамки. Любовь, которая существует до сих пор.

Для меня она означала нахождение жизненного баланса: интеллектуальной, аффективной, глобальной организации моего пространства-времени. Когда ее не стало, я почувствовал, что все вокруг меня рушится, как в детстве, когда меня забрали из Торре Пелличе и закрыли в интернате в Ченточелле.

Однако это неправда, что я была парализована. Я не утратил ясности ума и способности действовать, я не отступил в организационной и политической работе. В том числе и потому, что после катастрофы на ферме Спиотта перед Красными бригадами встало немало проблем.

«...Маргерита Кагол, «Мара», коммунистический лидер и член исполнительного комитета Красных бригад, пала в бою. Ее жизнь и смерть — пример, который никогда не забудет ни один борец за свободу..... Мы не можем позволить себе проливать слезы по нашим павшим, но мы должны усвоить уроки верности, последовательности, мужества и героизма... Пусть все искренние революционеры чтят память «Мары», размышляя над политическим уроком, который она смогла дать своим выбором, своей жизнью. Пусть тысячи рук протянутся, чтобы поднять ее винтовку! Мы, на прощание, говорим тебе: «Мара», расцвел цветок, и этот цветок свободы Красные бригады будут продолжать выращивать до победы». Это несколько отрывков из знаменитой листовки, которую «Красные бригады» распространили на следующий день после смерти моей жены.

Я написал эти слова под влиянием момента после моего личного кризиса. С некоторыми товарищами из миланской колонны мы решили, что наш долг — не только почтить память Мары, но и прояснить факты, в отношении которых до сих пор существует много неясностей. И было ясно, что написать этот документ должен я.