С первого взгляда

Тимми тоже на это надеялась, но как же долго будет тянуться лето, пока она его ждет, а ее живот все растет и растет. Жан-Шарль выразил надежду, что, может быть, Тимми сможет прилететь к нему через две-три недели. Его жене уже сделают операцию, она будет после нее оправляться, а химиотерапию начинать еще рано. Это единственные несколько дней в ближайшее время, когда он смог бы вырваться. Тимми ничего на это не отвечала. Она явно отодвинулась на задний план в его жизни, главное для него сейчас – это его жена, ее болезнь, их дети, их гораздо более насущные проблемы. Тимми не видела его уже месяц и совершенно не представляла себе, когда теперь они смогут увидеться снова. Но еще больше ее тревожило другое: она – женщина, которую он любит всего три месяца, он прилетал к ней три раза, и вместе они провели всего четырнадцать дней – четырнадцать дней и ночей страстной любви. Разве может Тимми ожидать, что эти две недели с ней, даже если к ним приплюсовать три месяца нескончаемых телефонных разговоров и е-мейлов, перевесят в сознании Жан-Шарля почти тридцать лет, которые он прожил со своей женой? Тимми для него не более чем фантазия, мечта, которую он надеялся материализовать в жизни, но это оказалось ему недоступным. Единственная реальность во всем этом – ее ребенок. Все остальное лишь фантом, лишь пустая надежда, что она когда-нибудь смогла бы разделить с ним его жизнь. Если перестать витать в облаках и спуститься на твердую землю, то становится очевидно, что Жан-Шарль делит жизнь со своей семьей, и эта жизнь катится по привычной, давно налаженной колее, хоть он и твердит Тимми, как сильно ее любит.

В воскресенье вечером, возвращаясь домой, Тимми заехала в приют Святой Цецилии повидать детей и в конце концов осталась с ними ужинать. Вместо ожидаемых двух детей к ним поступило трое. Среди них был прелестный мальчик шести лет, которого пришлось забрать из патронатной семьи, – мало того что его зверски избивали в родной семье, так еще и приемные родители оказались садистами. Такое иногда случается. За ужином мальчик не произнес ни слова, только смотрел на всех огромными глазищами, и все попытки Тимми вовлечь его в разговор ни к чему не привели. Мальчик мучительно напомнил ей Блейка. Она недавно получила от его бабушки и дедушки открытку, они писали ей, что мальчик хорошо осваивается в новой жизни. И все равно Тимми порой тосковала о Блейке. Он всегда будет жить в ее сердце.

Сестра Анна объяснила, что ребенок страдает от посттравматического стресса и не говорит, совсем как Блейк. Он проходит курс лечения. Прощаясь, Тимми нежно провела рукой по его головке, но он тотчас вскинул руку, отталкивая ее, и в ужасе отскочил. Глаза Тимми наполнились слезами, она слишком хорошо представляла себе жизнь, которую вели эти дети перед тем, как им попасть в приют Святой Цецилии.

Поздно вечером опять позвонил Жан-Шарль, но сейчас он уже не говорил о том, что она смогла бы прилететь к нему. Говорил, как сильно ее любит, но голос был измученный. В Париже уже наступило утро понедельника, в клинике его ждали пациенты. Он сказал, что операция жены назначена на вторник. Сейчас он только об этом и мог говорить, и Тимми его молча слушала. Что она еще могла сделать для него? И она тоже твердила Жан-Шарлю, что любит его и ждет и будет ждать. Жан-Шарль говорил, что только благодаря ей и держится. Ей смертельно хотелось увидеться с ним, тем более сейчас, но она не хотела оказывать на него давление и потому ничего не говорила об этом своем желании. Пусть он знает, что Тимми понимает, каково ему сейчас приходится. Она надеялась, что если будет хотя бы стараться поддерживать его, это в конечном итоге обернется благом для них обоих, но на нее все чаще накатывали волны паники. Да уж, нелегкое время они сейчас переживают. Она его любит, но у нее нет никакой уверенности в нем. Она только знает, что они любят друг друга как сумасшедшие и что это безумие продолжается три месяца. И единственное, в чем она уверена, так это в том, что зимой у нее родится ребенок, если, конечно, беременность будет протекать нормально, ведь в ее возрасте вполне возможен неблагоприятный исход. И поскольку Тимми твердо решила, что ребенок у нее будет, разумнее всего пока подождать и ничего не говорить Жан-Шарлю, для этого есть тысяча и одна причина. Что касается ее, Тимми, она своего решения не переменит.

Тимми чувствовала, как дитя в ней растет, и от этого ее любовь к Жан-Шарлю тоже росла, она отчаянно тосковала по нему. И все эти дни то и дело плакала. Дэвид и Джейд не могли не видеть, какая Тимми ходит мрачная, но ни он, ни она ни о чем ее не спрашивали и вообще старались держаться в сторонке. Если Тимми захочет им рассказать, она сама все расскажет, так они считали. А она ничего не говорила им о том, что собирается в Париж, и после того как отменила свои встречи с текстильными предприятиями, никаких больше планов о сотрудничестве не строила. До конца мая в ее жизни не случилось ничего такого, что бы ее как-то изменило.