С первого взгляда

Киваю головой и, надеюсь, по моему взгляду ему понятно, что лучше бы удалиться. А в перспективе вообще к этой девушке не подходить.

— Н-да? Ладно. Лийчик, не скучай. Из этого мистера пингвина собеседник, конечно, так себе, но танцует он неплохо, — подмигивает растерявшейся блондиночке и, хлопнув меня по плечу, капитулирует. Сегодняшний вечер пережить, а завтра надо поговорить с этим павлином. Не хватало еще, чтобы они роман закрутили. Бате Алии такой расклад точно не понравится, а Гай потом на своей шкуре прочувствует могущество этого мужика.

— Ничего не хочешь объяснить? — задирает упрямый подбородок девчонка. Краем глаза улавливаю, как складывает руки на груди, приготовившись вступить в продолжительную словесную войну. Не хочу, не могу на нее смотреть, но тянет. В тысячный раз жалею, что снова ведусь на этот образ. Когда встречаюсь с этим упрямым дерзким взглядом, злюсь на себя. Как зачарованный, готов часами смотреть на тонкие, изящные скулы и полноватые сладкие губы. В ней идеально, кажется, все. Уголки манящих губ слегка подрагивают, словно их обладательница едва сдерживает улыбку.

Так, возьми себя в руки, Стельмах. Не навороти бед еще больше.

— Что я должен тебе объяснить? — прячу руки в карманах брюк. Чувствую себя сейчас до ужаса глупо. Внутри пожар. В голове дымовая завеса, которая явно мешает думать. Голос ровный, и на том спасибо судьбе-шутнице. Нет, дальше так продолжаться не может.

— Что это сейчас за неприкрытое нападение на Гая было? — слегка щурит хитрый взгляд девчонка.

— Он тебе не пара. Мало того, что он бабник, так еще и старше тебя. Ему на хер не нужна семья.

— Все сказал? Никого не напоминает?

— Все, что тебе нужно знать.

В нашу сторону уже начинали коситься гости приема, мы сейчас явно ходили по очень тонкой грани.

— Зато он не трус.

— Что ты…? — вот кем-кем, а трусом никогда не был.

— Что? — усмехнулась Лия, пронзая мою измученную мыслями о ней фигуру ледяными молниями своего голубого взгляда. — Признайся, что ты струсил, Стельмах. И тогда… — кивает неопределенно головой, но я и так понимаю, к чему она клонит, — и вчера.

— Я за тебя беспокоюсь, дура ты несообразительная. Ты же потом будешь реветь, уткнувшись носом в подушку из-за неразделённой любви.

Девушка морщится, по лицу прибегает тень.

— А ты ничего не перепутал, Стельмах? Кто ты мне такой, чтобы за меня беспокоиться? — ухмыляется блондиночка и машет головой, от чего светлые локоны пружинят, одна прядь выбивается из прически и падает на лицо. Я сжимаю ладони в кулаки, удерживая себя от лишних действий. Сжимаю и молчу. Спорить с ней не намерен. Я свою точку зрения изложил, нравится она ей или нет, но Гая и на пушечный выстрел не подпущу. Если так рассудить, с точки зрения Серганова, как отца, наверное, уж лучше я, чем Максим Гаевский. Хоть друг он один на миллион, но семьянин…

— Друг. Хотелось бы верить.

— Я не собираюсь с тобой дружить, — вроде смеется, но в глазах нет задора. — Попросту не смогу, Стельмах.

— Перестань.

— Что?

— Называть по фамилии.

— Не нравится? — выгибается идеальная бровь в издевке.

Да, черт возьми, сам не ожидал, что такое скажу, но раздражает. Из ее уст неимоверно бесит это «Стельмах». Артём. Хочу, чтобы она звала меня Артём. Но она права, кто я такой, чтобы от нее чего-то требовать? Сам вчера обозначил рамки в наших взаимоотношениях.

— Что ты молчишь? — улыбается девушка, делая шаг в мою сторону. Легкой поступью, словно не идет, а плывет. От нее так и веет уверенностью. Она продолжает играть в эту опасную игру, которая называется «выбеси Стельмаха», и, черт возьми, у нее отлично получается. Она стоит уже близко, задрав голову, смотрит снизу вверх. Удивительно, но даже на высоченных каблуках девушка на порядок ниже меня. Дюймовочка, которую совершенно неосознанно хочется защитить. Потому что, несмотря на напускную самостоятельность и самоуверенность, она хрупкая и беззащитная девчонка, которая привыкла прятаться за толстой броней дерзости.

— Какое ты имеешь право лезть в мою жизнь? — полушепотом, глаза в глаза, на лице выражение томительного ожидания. Не представляю, что творится в ее голове, но по взгляду вижу — мой раздрай она прекрасно уловила. И сейчас виртуозно играет на моих потрепанных за эти дни нервах. Делает еще одно легкое движение, и меня мгновенно обволакивает терпкий шлейф памятного парфюма, заставляя до боли сжать челюсти.

— Еще шаг, и я за себя не ручаюсь, — выходит тихо и с надрывом, что б ее. — Кажется, вчера я уже все тебе сказал, Лия…

Она молчит, наверное, с секунду, пока смысл сказанного не доходит в полной мере. Выражение на лице меняется, дерзость перетекает в обиду. Опаляющую и задевающую до самых глубин души.

— Иди ты к черту, Стельмах, — кидает мне в лицо. — Ты мне никто. И таким и останешься, по-видимому. А это значит, что указывать, как мне жить и с кем спать, права не имеешь.